Эрик Рассел: Ультима Туле

Корабль, содрогаясь рябью, вынырнул из гиперпространства и застыл. Холодом металла отливала его поверхность. Бледные призраки сорока главных реактивных двигателей наконец обрели конкретность. Они стали твердыми, образуя счетверенное кольцо дюз, готовых выстрелить столпами огня длиною в восемь миль.

Лаудер вглядывался сквозь носовой иллюминатор переднего обзора и протирал глаза. В этот раз взгляд его задержался дольше обычного – намного дольше. Дрожащая рука нащупала бинокль. Но и мощные линзы здесь не помогали, так тряслись руки. Он отложил оптику и снова протер глаза.

– Что это тебя так гложет? – Сантел уставился на него в упор. – Что-то не так?

– Еще бы.

Слова его заставили Сантела встревожиться, он поскреб длинными пальцами в рыжем загривке, подошел к иллюминатору и уставился наружу.

– Как картинка? – спросил его Лаудер.

– Не может быть!

– Ха! – изрек Лаудер.

Сантел воззрился в бинокль, пристроив локти на толстую оправу иллюминатора.

– Ну, как? – поощрил Лаудер, которому не терпелось узнать мнение товарища.

– Не может быть! – остался при своем Сантел.

– Глазам не веришь?

– Первое впечатление может быть обманчивым.

– Мы заблудились, – Лаудер сел, уставясь невидящим взором в ботинки. Его осунувшееся лицо исказилось отчаянием. – Заблудшие души в колодце кромешной тьмы.

– Заткнись!

– В детстве я как-то засунул три мухи в одну бутылку. А потом заткнул пробкой. Вот так и мы теперь-точно мухи в бутылке…

– Заткнись! – гаркнул Сантел громче прежнего и встряхнул рыжей всклокоченной шевелюрой. Он снова бросил взгляд за стекло иллюминатора. – Я поговорю с Вандервееном.

– Потом я бросил бутылку в озеро. С той поры минуло тридцать лет, несколько мушиных веков. В озере холодном и темном, без берегов. Они, может, все еще там. Там еще, понимаешь. Все там же, под пробкой.

Включив интерком, Сантел проронил в микрофон несколько слов хриплым, надтреснутым голосом.

– Капитан, тут что-то не то. Вам бы лучше прийти да посмотреть.

– Я и отсюда прекрасно вижу, – пророкотало в динамике.

– Ну?

– Здесь четыре окна в навигаторской. Как раз чтобы наблюдать. Я увидел.

– И что вы думаете?

– Ничего.

– Потерялись, – бормотал Лаудер. – Сгинули бесследно, будто нас никогда и не существовало. Еще одна строка в списке пропавших кораблей. Память, что блекнет с годами, пока наконец не улетучивается окончательно.

– Из ничего можно получить только ничего, – сказал капитан Вандервеен. – Кто это там бредит?

– Лаудер.

– А кто еще может быть? – прокричал Лаудер в динамик. – Здесь только мы трое, и больше – никого. Плечом к плечу – и в кошмарном одиночестве. Всего – трое. Вы, я и Сантел.

– Как же трое могут быть в одиночестве? – спокойно спросил Вандервеен. – Одиноким может быть только один мужчина или женщина, один ребенок, в конце концов.

– Женщин мы теперь вообще больше никогда не увидим. – Костяшки пальцев на судорожно сжатых кулаках Лаудера побелели. – И насчет детей – тоже… никогда не узнаем, что это такое.

– Полегче, – посоветовал Сантел, глянув на него.

– Еще осталась четверть тралианского энергосплава во втором двигателе, – донесся командирский бас Вандервеена. – Дадим двойной толчок. Через минуту буду у вас.

Лаудер тяжело дышал. Через некоторое время он произнес:

– Прости, Сантел.

– Все в порядке.

– Мне что-то не по себе.

– Понимаю.

– Ты не понимаешь. – Он поднял левую руку и продемонстрировал перстень с печаткой. – Она подарила мне его два месяца назад. Я преподнес ей закаленные опалы с Проциона Семь. Мы собирались пожениться – в самом скором времени. Этот рейс должен был стать для меня последним.

– Вот как! – Брови Сантел а чуть приподнялись.

– И он станет моим последним рейсом.

– Ну, ну, – утешительно пробормотал Сантел.

– Моим самым последним – навеки. Она может ждать, листать календарь, обыскивать космопорты, просматривать списки прибывших, надеяться, молиться. Она состарится, она поседеет в ожидании новостей. Или найдет себе другого. Который вернется к ней, улыбаясь, с подарками. – Рука его бессильно опустилась. – Дай-ка мне еще разок эту посудину. – Он сделал несколько продолжительных глотков, поднес бутылку к глазам, пристально вглядываясь сквозь темное стекло. – Мухи, вот кто мы.

– Твое детство наносит удар через года, – вынес диагноз Сантел. – Не стоило тебе делать этого.