Михаил Савеличев - Самурай

В коридорах здания как всегда пустынно — штат Казначейства уже не тот, и можно при желании часами бродить по запутанным ходам и лестницам и не встретить никого, кроме собственных отражений в громадных зеркалах, украшающих каждый вестибюль и лестничный пролет, да псевдогреческих статуй, которых за их натуралистичность кто-то и мог порой принять за живых людей, если бы не их беззастенчивая нагота, фантастическая эрекция, плюс вычурная красивость мускулистых тел и безглазых лиц.

Лифты работали, они все трое затолкались в узкий прозрачный цилиндр и поехали вверх, в объятиях таких же прозрачных соседних лифтовых шахт, сквозь надетые на центральное сплетение стеклянных макаронин хрустальные колбасины служебных помещений, залов, департаментов, подсвеченные разноцветными лампами и люстрами, напичканные загадочными механизмами, с кое-где согбенными фигурками людей, корпеющими над отчетами, докладами, балансами, наполняющиеся вспышками, словно газоразрядные светильники, с пробирающимися в белом искристом тумане странными горбатыми и длиннохвостыми тенями, с цветастыми полотнищами телетрансляций, открывающими проход в другой, незнакомый мир лжи и неискренности.

Максим наблюдал, как по лицам Павла Антоновича и Вики проплывают разноцветные полосы и по ним пытался сосчитать число ушедших вниз этажей — синий, желтый, зеленый, белый, черный, снова желтый, розовый, фиолетовый, и опять черный, но потом он загнул уже все пальцы, принялся их разгибать в обратном порядке, где-то сбился, попытался вспомнить, но за это время они проехали столько этажей, что впору направлять лифт вниз и начинать новый отсчет, так как зеленые угловатые цифры в окошечке счетчика этажей всегда показывали какую-то ахинею, из которой выходило, что лифт периодически ходит вверх и вниз, перепрыгивает в мгновение ока сразу несколько уровней, выныривает в районе альфы Центавра, если таковая сохранилась, падает в черную дыру и оказывается в подвале дедушкиного дома.

При желании за горизонтом хрустальных сосисок все это можно усмотреть, если отвлечься от лезущих в глаза и набивших оскомину чиновничьих пейзажей, — яркие шары пропавших звезд, зеленые деревца, колышущиеся хлеба, синее небо с гроздьями разнокалиберных лун, вращающиеся в рассеянном розовом свете каменюки всех форм и размеров, сидящего на облаке бородатого деда в хитоне, огни мегаполиса, немыслимо широкие и немыслимо высокие полки, забитые толстенными томами с золотыми корешками, и крохотными, по сравнению с ними человеческими фигурками.

Хрустальная бесконечность сужалась, съеживалась, теряла цвета и фантазию, обращаясь в пустые пыльные комнатки с вязанками толстых папок, обшарпанными столами, расшатанными стульями, судя по их немыслимым для нормальных седалищ позам, скорее всего принимаемые в их деревянно-мебельном мире за извращение и порнографию; в коридоры с ковыляющими зомбированными охранниками, чьи руки приклеились к кобурам, в которых они прятали бутерброды из мозгов и термоса с горячей кровью; в туалеты, превращенные в вычислительные центры, с расставленными на унитазах мониторами, чьи кабели уходили в слив, установленными на смывных бачках и умывальниках процессорными блоками, из которых торчали хромированные краны горячей и холодной воды и держатели с рулончиками туалетной бумаги, одновременно используемой и для принтеров.

Пирамида казначейства сходила на нет, лифт, наконец, нырнул в обтянутую фольгой трубу, где члены Общества могли созерцать лишь свои безучастные лица, скорость подъема возросла и, почему-то, увеличился вес их саквояжей, но Вика первой догадалась опустить ношу на пол и опереться задом на свои кулаки, задрав голову к верху, разглядывая сгущающуюся там тьму.

Движение лифта не имело никакого отношения к реальному перемещению внутри Казначейства, которое представляло собой осовремененный вариант лабиринта — Максим помнил, что даже при спуске на подземные уровни, лифт поднимался вверх, двигался горизонтально, а порой и стоял на одном месте, словно на красном свете местного лифтового светофора; а один раз, спускаясь из конференц-зала в вестибюль обычным ходом, то есть не через дыры в потолке, они вообще весь воображаемый спуск просто стояли на месте, точно все здание поднималось вверх с помощью загадочных механизмов, подгоняя к ним нижний этаж.

Движение прекратилось, так и не приобретя прозрачности мягкие зеркальные стены раздулись, превращая цилиндр в воздушный шарик, искажающий отражения пассажиров, точно в комнате смеха, покрылись с нарастающим треском мелкими трещинками, амальгама осыпалась и легкими частичками съезжала с выгнутых стенок к ногам Вики, Максима и Павла Антоновича, превращая забавно исковерканные отражения в ужасающего вида мутантов, прикинувшихся людьми с помощью толстого слоя грима, который в самый неподходящий момент принялся облупливаться с их тел, обнажая нечто зеленовато-черное, бугристое, злокачественное.