Пол Андреотта - Сладкий вкус огня

- Я мне что прикажешь делать с этим?

- Ты удивляешь меня, Андрэ. У тебя есть дети?

- Да, - сказал он, даже не поднимая головы, - сын, пятнадцати лет.

- Несмышленый, легкомысленный и такой беззащитный. Все вечера с мечтательным видом что-то наигрывает на гитаре.

- Что ты пытаешься подсунуть мне? Берни наконец взглянул на меня. - Мой сын играет на гитаре, но в остальном он такой же шалопай, как и все остальные.

- Может, у него есть дневник?

- Что?

- Почему эти мальчишки убивают себя? Должна быть причина. Тут дело не в водородной бомбе и не в "потребительском обществе". Андрэ, этот парень из Перпиньяка интересует меня больше, чем все события в Английской королевской семье (статья, которую правил Берни, называлась "Маргарет и Ко). Он для меня важнее тех, что разгуливают по Луне.

- Переходи к делу, - перебил Берни с явным раздражением. - Чего ты хочешь?

- Я хочу написать очерк об этом юнце, опросить всех, кто его знал, его учителей, родителей, друзей. Мне хотелось бы знать, что он читал, о чем мечтал, я хочу сделать то, чего до сих пор не сделал никто, - понять. Хочу найти истину. Полный портрет. И я хочу показать читателям: это может случиться с вашим сыном.

Похоже, у Берни загорелся интерес в глазах.

- И сколько времени тебе понадобится?

- Дней десять, может, две недели. - Он вытаращил глаза. Подавая ему опомниться, я пустил в ход тяжелую артиллерию. - Уверен, ребята из "Кулис дю Монд" уже в Перпиньяке. Но они проторчат там сутки и получат лишь то, что мы читали сотни раз. Черт возьми, Андрэ, давай посыплем немного соли на рану. Давай возьмем под защиту этих юнцов. В конце концов, это наш долг. Мы - единственная газета, которая может тут что-то сделать. - Я знал, что мой завершающий выпад достигнет цели.

- Две недели? О чем ты говоришь? Ты мне нужен здесь. Я собирался послать тебя в...

- Думаешь, я делаю это для забавы? Или ради выгоды?

- Тогда зачем?

- Андрэ... - Я сделал очень серьезное лицо. - Однажды человек вроде меня говорит себе: "Неужели ты собираешься провести всю оставшуюся жизнь, занимаясь чепухой?"

- Я говорю себе так с девяти утра и до десяти вечера, - возразил он. И не теряю от этого сон. Постарайся уложиться в пять-шесть дней.

- Постараюсь, но обещать не могу. - Я снял телефонную трубку и подал ему. - Позвони в расчетный отдел, пусть мне дадут аванс.

- Когда ты хочешь поехать?

- Вчера.

Вечером, когда я собирал вещи, Ким спросила:

- Твоя поездка имеет отношение к тем бумагам, про которые ты говорил утром?

- Некоторая связь есть, - уклончиво ответил я.

9

Маленький городок пробуждался от мирного сна к едва ли менее покойному дню. Так было со времен средневековья, и, наверное, так будет всегда. Проехав всю ночь, я остановился возле фонтана, присел на край каменного бассейна и, как бы совершая очистительный ритуал, ополоснул холодной водой лицо и шею.

Я наблюдал за скрипучей телегой, поднимавшейся на холм св.Михаила. Два огромных быка под ярмом смирно покачивали головами и помахивали хвостами, отгоняя мух. Впереди, немного сгорбившись и глядя в землю, шел человек в берете и с длинной палкой на плече. Я понаблюдал за женщиной во дворе, одетой во все черное, которая наливала из ведра в маслобойку теплое пенистое молоко и иногда покачивала бедрами, как делали женщины в течение сотен лет. Я думал о том, что ничего не изменилось и не изменится в запахах, которые доносились со всех сторон: кукурузы, сохнущей в амбарах, конюшен, где то и дело вздрагивали и били копытом землю лошади.

Но теперь я чувствовал, что за этим древним покоем скрывается нечто иное. Оно как будто скользило вдоль стен вместе с первыми лучами солнца, лежало незримой тенью на полях в полуденной тишине. Да, где-то был Враг, и потому лица людей приобретали новые морщины, тяжелый труд запряженных быков становился мучительнее, и коровы в хлевах мычали трагичнее. Резкий запах конюшен вдруг показался мне тошнотворным.

Но я сказал себе, что этот день пройдет, как и предыдущие. Опять наступит вечер, и старики будут судачить у ворот, пытаясь немного оживить свои дряхлые тела. Когда похолодает, они встанут, пойдут в дома и задвинут тяжелые засовы. Придет другая ночь, как это было с начала времен и будет до конца. Лишь Черный Всадник на бешеном скакуне то тут, то там нарушит ее покой. Старый хронометр собора будет перебивать четки ночных часов. Стоит им оставить это благословенное убежище, и они застынут и обрушатся с высоких башен на город, покрыв его тяжелой бронзовой мантией.