Василий Гигевич - Полтергейст

- Что сделаешь, ежели жизнь такая наступила... И мне не легче, родимый. Вот перестройка закончится, тогда, возможно, и вздохнем по-человечески, тогда не до нечистой силы будет. А материальчик из газеты у меня в приемной будет лежать. Пускай твоя секретарша заберет...

Степанчук положил трубку, послышалось пи-пи-пи...

Грабковскому ничего не оставалось, как тоже положить трубку на рычажки. Он, тяжело вздохнув, снова взглянул на аспиранта, который так и не думал садиться. И тут мелькнуло, будто кто-то подсказал: "А что, если этого орла послать в Березово на расследование?" И сразу же кто-то грозным басом вице-президента предупредил: "Пошли, пошли... Будет тебе то же самое, что и директору Института биологии. Этот тебе точно нечистую силу найдет и в институт притащит. Вот тогда ты у меня как свои уши увидишь и пенсию-персоналку, и дачу за казенный счет... Ты у меня и до пенсии не досидишь, не сомневайся, голуба..."

- Давай, братец ты мой, мы с тобой на той неделе все до конца договорим. Только ты мне рукопись, главное, рукопись на стол положи. Здесь вот, - Грабковский кивает пальцем на пока молчаливую черную трубку телефона, - сам слышишь, какие проблемы словно из мешка сыплются. Плановые темы горят синим пламенем, а я людей на фокусы разные вынужден отрывать.

- Будет рукопись, Алесь Андреевич, обязательно принесу, - гарантирует повеселевший, обнадеженный аспирант и, даже не протянув руки на прощание, быстро выходит из кабинета.

"Наверное, сегодня же в конце дня он мне на стол этот критический очерк бухнет", - подумал Грабковский, глядя на прямую спину аспиранта. И сразу же тот невидимый умник, которого уже не раз приходилось слышать Грабковскому, снова подсказывает: "Рви ноги, быстрее на пенсию смывайся, коли пожить еще хочешь..."

Грабковский нажал кнопочку вызова. В кабинет вплывает секретарша пожилая женщина, вместе с которой Грабковский работает много лет.

- Зина, - по-свойски, как жене, говорит Алесь Андреевич, - позови-ка заведующего первой лабораторией. И забери в приемной у Степанчука один материал.

- Хорошо, - говорит секретарша и, по-матерински взглянув в красное, вечно блестящее лицо Грабковского, добавляет: - Что-то неважно ты выглядишь, Саша? Не заболел?

- Тут и поболеть некогда. Наплодили гениев на свои головы - не знаешь, куда от них деваться. В могилу живьем загонят... Денечки покатились. А тебе что, веселее? - жалуется Грабковский единственному во всей академии человеку, которому он может довериться.

Глава шестая

Леночка Адамкина и Анжела Замостииа

представительницы нового высокоинтеллектуального

поколения. Поездка в Березово. Телевизионщики

из программы "Взгляд".

Интервью с Любой Круговой.

Неожиданное нападение на москвичей.

Что творится на свете: страх и растерянность...

Возвращение. Новые загадки.

Ежели Илье Павловичу Грушкавцу не посчастливилось иметь влиятельных, при высоких должностях, интеллектуальных номенклатурных родителей, да и с местом жительства, как он считал, ему не повезло, то Леночке Адамкиной, казалось, счастье само в руки плыло: Она родилась в семье литературного критика и публициста Адамкина. Да-да, того известного Адамкина, которого побаивались и с которым заигрывали как маститые литераторы, так и прижизненные классики, не говоря уже о зеленой молодежи, которая хвостом таскалась за своим учителем. Многие из них так и называли Адамкина Учитель...

Именно Адамкин, а не кто иной, был настоящим законодателем модных литературных споров, дискуссий, не кто иной, а именно Адамкин ввел в литературную жизнь понятие суперинтеллектуализма современной городской прозы. Как и положено настоящему исследователю, Адамкин ежегодно открывал в литературном процессе все новые и новые течения и направления, которых до этого никто не видел и не чувствовал, ни коллеги-критики, ни тем более сами творцы... Вообще, если говорить откровенно, только благодаря мучительным титаническим усилиям Адамкина современная литературная жизнь в глазах общественности имела более-менее ассоциативные формы. Бывало, о литературной жизни Адамкин говорил, как о полноводной реке, в которой, как и во всякой реке, имеются глубинное течение, отмели. После дней или декад литературы в закавказских республиках Адамкин сравнивал литературный процесс с горным массивом, одни литераторы у него были подобны Казбеку или Эвересту, другие - невысокому холму, на котором могла топтаться каждая овца... Если же Адамкин долгое время не выбирался из республики, он начинал чахнуть и чернеть и сравнивал литературный процесс с буреломным лесом, в который давно не заглядывал с топором хозяин-критик...