Роберт Уилсон - Спин

Ван остановился у ограждения, у обрыва каньона. Управление парка перекрыло доступ туристов и выделило троих наиболее фотогеничных рейнджеров (в дополнение к его собственному контингенту охранников с кобурами под белым летним облачением). Программа предусматривала спуск на дно каньона и ночёвку в полевом лагере.

Организаторы обещали обеспечить идиллию уединённости, обернувшуюся, однако, обычным фарсом. Машины медиакорпуса заполонили стоянку, репортёры всех мастей напирали на кордон охраны, липли к шнурам ограждения, над каньоном завис вертолёт прессы. Но Ван как будто этого не замечал. Он улыбался, с наслаждением вдыхал хвойный воздух. Жара меня устрашала, я боялся за его непривычный марсианский организм, но Ван не выказывал никаких признаков утомления или расстройства, лишь пот блестел на его морщинистой коже. Он облачился в рубашку цвета хаки, такого же цвета брюки и детского размера сапоги с высокими голенищами, которые разнашивал уже недели две.

Глотнув воды из алюминиевой фляги, он протянул её мне.

— Водяное братство, — улыбнулся он.

Я засмеялся и посоветовал ему беречь воду.

— Тайлер, давайте спустимся вместе. Тут… — он произнёс что-то на своём наречии, — слишком много каши на одну порцию. Слишком много красоты на одного.

— Ну, одному вам остаться не дадут.

Он нахмурился и покосился на свой почётный караул:

— Да ну их. Они смотрят, но не видят.

— Тоже марсианское выражение?

— Да кто его знает.

Ван проводил пресс-коференцию для медиаэскорта и общался с прибывшим для встречи с ним губернатором Аризоны, а я взял одну из выделенных нам машин и направился в Финикс.

Никто за мной не увязался, пресса в полном составе хлынула на встречу с марсианином. Личный лекарь марсианина — фигура сама по себе не чрезмерно привлекательная. Кондиционер в машине создал атмосферу канадской осени. Чувствовал я себя прекрасно. Может быть, меня переполняла изобретённая прессой «эйфория отчаяния», накладывающаяся на ощущение обречённости надежда, связанная в немалой степени с появлением на планете марсианина. На носу конец света, а тут кто-то свалился с неба. Что ещё свалится нам на голову? Всё возможно! Ничего невероятного! Аргументы о пристойном поведении, достоинстве, терпении и «нераскачивании лодки» полетели за борт этой лодки.

И-Ди обвинил моё поколение в спин-параличе. Вероятно, не без оснований. Вот уже тридцать с лишним лет нас ослепляет прожектор. Мы не в состоянии стряхнуть с себя ощущение ранимости, обречённости, как будто над нашими головами подвешен пресловутый меч, бросающий тень на каждый наш миг, отравляющий радость, превращающий любое смелое начинание в робкую полумеру.

Но паралич оказался неполным. Он выдохся, хватка его ослабла. Безнадёжность породила отвагу. Парализованный зашевелился, начал действовать.

Отнюдь не любое действие милых современников вызвало у меня бурный восторг. На обочинах трижды промелькнули предупреждения полиции об опасных участках, на которых свирепствовали грабители. Репортёр местного радио перечисляла дороги, закрытые по случаю полицейских операций, с таким привычным спокойствием, как будто речь шла об укладке свежего асфальта.

И всё же я добрался до стоянки у молельни «Иорданского табернакла» без всяких приключений.

Действующий пастор храма, молодой человек по имени Боб Кобел, подстриженный под военный полубокс, ещё по телефону согласился со мной побеседовать. Чтобы меня встретить, он даже вышел на стоянку, когда я запирал автомобиль, и пригласил меня смягчить непростую беседу кофе с пончиками. Выглядел парень как недавний школьник-спортсмен, слегка отяжелевший, но бодрости духа не утративший.

— Я размышлял над вашими словами. Понимаю, почему вы хотите встретиться с Дианой Лоутон. А вы понимаете, что это щекотливая тема для нашей церкви?

— Извините, не вполне.

— Спасибо за откровенность. Я объясню. Пастором я здесь стал уже после шума вокруг красной телицы, но в общине состою уже давно. Диану и Саймона тоже давно знаю. Я мог назвать их своими друзьями.

— А теперь?

— Хотелось бы верить, что мы по-прежнему друзья. Но лучше спросите об этом у них. Видите ли, доктор Дюпре, община нашей церкви немногочисленна, но история её весьма неспокойна. Начали мы как дворовая община старомодных христиан Произволения Божия, к которым присоединилась горстка хиппи, осколков «Нового царства». Объединяющим мотивом служила истовая вера в неизбежность конца времен и искреннее стремление к христианскому братскому единению. Можете себе представить, как нелегко все эти люди притирались. Постоянные противоречия, раскол, поиски своих уголков в христианском учении, их доктринированность… Двое спорят до хрипоты, а остальным непонятно, из-за чего сыр-бор вспыхнул… Саймон же с Дианой объединились с группой закоренелых посттрибуляционистов, решивших подчинить себе общину. Это привело к политическим осложнениям, которые с мирской точки зрения можно было бы назвать и борьбой за власть.