Песах Амнуэль
Убийца в белом халате
Судебный процесс по делу Алекса Рискинда продолжался три с половиной месяца. Все, кто летом 2027 года не отправился в путешествие по Европе, Азии или Америке (а некоторые даже потратились на круиз по Лунным альпам), помнят, конечно, и то, что сказал прокурор, и то, что говорил адвокат, и, естественно, то, как защищался подсудимый. Еще бы: все газеты посвящали ходу процесса первые полосы. И приговор не вызвал удивления, его ждали десять лет тюрьмы.
Громкое было дело. Но знает ли читатель, насколько громкое? И кстати, знает ли читатель, что истинная вина Алекса Рискинда была вовсе не в том, что он ранним октябрьским утром 2026 года пришел с оружием в палату больницы «Шарей цедек» в Иерусалиме и собственноручно застрелил Хаву Шпрингер, 32 лет? В преступлении Алекс сознался, глупо было бы отпираться от того, что видели все. Но вина-то его была вовсе не в этом. Убийцу осудили, а кто понял причину его поступка? Адвокат говорил о невменяемости. Прокурор говорил о преднамеренной жесткости. Судья пришел к в воду, что даже будучи в состоянии аффекта, человек должен предвидеть следствия своих поступков. А читатели газет рассуждали о чем угодно, только не о том, что происходило на самом деле. По той простой причине, что истину не знал никто.
Знал ее раввин Мордехай Райхман, проживающий в Иерусалиме. Теперь знаю и я, потому что перед смертью (раввин скончался в кругу семьи два месяца назад) он направил в мой адрес плотный пакет, в котором я обнаружил две магнитофонные кассеты и дискет. Рав вовсе не требовал от меня молчания, полагаясь на мое здравомыслие и осторожность в суждениях. Своим поступком он, очевидно, спрашивал — нужно ли сохранять для «Истории Израиля» рассказ о жизни этого человека, Алекса Рискинда?
По-моему, нужно. В истории не должно быть белых пятен. Даже если это грустная история. Или страшная. Впрочем, судите сами.
Алекс Рискинд был по образованию врачом. Почему я говорю — был? Он получил образование в Первом Московском медицинском, и этого не отнять. В Израиль он приехал в зрелом возрасте, не питая ни малейших иллюзий. Привез с собой жену и сына трех лет — прелестного мальчика. Поселились в Иерусалиме, а что это означало в 2018 году, я думаю, рассказывать не нужно. Арабы из восточного сектора как раз тогда, если вы помните, объявили себя единственными представителями палестинского народа, что привело к тихой войне всех против всех: палестинцы территорий, все еще не переданных под власть автономии, возмутились — что еще за деление? Палестинцы, уже вкусившие самостоятельности, вышли из себя — тоже мне, значит, представители, даже своего муниципалитета не имеют. Жителям Восточного Иерусалима на все эти вопли было начхать — они боролись исключительно за свои права. А хуже всех было евреям, поскольку в собственной столице они оказались как бы гостями.
Алекс Рискинд поселился в Неве Яакове — тоже, знаете, не подарок. Но ему все же повезло больше, чем многим прочим олим: как раз в том году вышло послабление — министр здравоохранения Ниссим Харади решил, что олим, чей врачебный стаж превышает десять лет, могут не идти на переквалификацию в санитары. Алекс и не пошел. Его взяли на практику в «Шарей цедек», и бывший ортопед с удовольствием стал акушером, ибо ортопедов в больнице оказалось больше, чем больных, а с акушерами почему-то случился кризис.
Я вот спрашиваю себя — что, если бы Рискинду дали все-таки возможность вправлять суставы, а не поставили принимать роды? Это, впрочем, вопрос для фантастов — они любят рассуждать об альтернативной истории. Что было бы, например, если бы Израиль не отдал Голаны? Не знаю отдал, и все тут. История, как известно, не имеет сослагательного наклонения. Рискинд начал работать с роженицами — вот это история. А остальное — от лукавого.
И еще нужно учесть, что «Шарей цедек» — это вам не «Хадаса» какая-нибудь. Это совсем рядом с ортодоксальным кварталом Меа Шеарим. Сами понимаете. К тому же, Алекс Рискинд оказался очень впечатлительным человеком. Даже странно для врача.
Первый шаг к трагедии был сделан утром 2 февраля 2019 года. Поступила женщина-репатриантка из России. Тридцать четыре года, красавица, схватки уже начались, и Алекс следил на мониторе за перемещением плода. Краем глаза просматривал «историю болезни». Взгляд поневоле зацепился за предложение — «перед данной беременностью женщина перенесла шесть абортов». «Черт, — подумал Алекс, — у них в России не врачи, а коновалы. Как так можно?»
Читать дальше