Хезус, молчавший все это время, неожиданно поднялся, отодвинул кресло и прошелся по комнате. Он постоял у окна, потом, повернувшись к тем, кто сидел за столиком, сказал:
— А если его не разбирать, а подтопить? Не вытаскивать днем на берег, а топить в реке?
Макар Фомич быстро перевел сказанное Хезусом саперам. Те выслушали внимательно, задумались. Потом веснушчатый Иван как-то очень неторопливо достал из кармана куртки карандаш, блокнот, стал рисовать.
— Так? — спросил ой, придвинув блокнот к Хезусу, наблюдавшему за его работой из-за спины.
— Можно совсем не разбирать моста, — сказал Сергей.
— Весь подтопить? — переспросил Хезус, уточняя мысль.
— Да.
Гомес придвинул блокнот Ивана и сам принялся рисовать:
— Вот так!
Теперь все склонились над блокнотом. На листке был нарисован мост, идущий чуть ли не по дну Эбро.
— Не так, камарада Гомес, — осторожно заметил Иван.
— Но технически это возможно? — спросил Гомес.
— Надо прикинуть, посчитать…
— Вот и посчитайте, — сказал Гомес и добавил: — Пожалуйста.
Комбриг встал из-за столика и с торжественной церемонностью обнял Хезуса. Потом обернулся к Педро.
— А вы, советник, видимо, считали, что такие чудеса невозможны?
— Я думаю, такой мост все же будет нетрудно разглядеть с воздуха, — сказал Педро. — Говорят, что с самолета можно видеть даже подводную лодку на значительной глубине. Однако должен сказать: Хезус просто молодец!
Педрогесо, оказавшийся в центре внимания, немного растерялся и не знал, куда девать свои длинные руки. Но, услышав замечание своего консехеро, Хезус сказал:
— Ты, Педро, забыл, что в верховьях Сегре начались дожди. Теперь вода в Эбро будет мутная, как жидкий кофе. Не разглядят, не смогут разглядеть!
— Этого я просто не знал, — рассмеялся Педро. — Я этого и не мог знать!
— Да! — рассмеялся Хезус. — Откуда ты это можешь знать!
Захохотал и Гомес.
— Конечно! Ты же не испанец! Но, откровенно говоря, даже я порой забываю об этом. Уважаемые консехеро, — обратился Гомес к саперам, — вы не обидитесь, если мы без вас сядем к столу?
Иван и Сергей вскочили и стали по стойке «смирно».
— Нет, камарада комбриг! — отчеканил Иван.
— Вот и хорошо. Закончите расчеты — присоединитесь к нам.
— Есть!
Командиры уселись. Гомес сиял, как накрытый стол. Лицо его снова приняло благодушное выражение и округлилось. И только раз его аристократический взгляд недоуменно остановился на Седлецком: Макар Фомич по простоте душевной взял мясо рыбной вилкой.
Саперы, закончив расчеты, присоединились к командирам. Гомес долго и придирчиво проверял их выкладки. Потом он, чуть захмелевший, повел гостей осматривать виллу. Комбриг очень подробно и даже интересно рассказывал о каждой комнате, хвастался картинами на стенах.
Ивам, к удивлению Гомеса, оказался неплохим знатоком живописи. Вскоре они с помощью Макара Фомича стали разговаривать о старинных мастерах, восторженно перебивая один другого, произносили имена Греко и Гойи, Веласкеса.
— Вы, камарада Гомес, так хорошо знаете картины в вилле, будто прожили здесь всю жизнь! — желая сказать приятное, заметил Иван.
— Это же моя вилла, — ответил Гомес. — Это все мое.
Иван понял сказанное без перевода и подозрительно глянул на Гомеса. Но Гомес не обратил на это внимания. Остальные в живописи понимали мало, да и не прислушивались к разговору. Однако фразу Гомеса о вилле слышали все. Он произнес ее довольно громко, с подчеркнутой гордостью. Новостью это было, видимо, только для русских.
Педро, впрочем, уже привык к подобным неожиданностям. В лагере республики было много людей, которые после свержения монархии оставались преданными идеалам представительного правления: для них Франко с его диктатурой и крупной буржуазией у кормила власти тоже был невыносим. Таким был и бывший королевский офицер Гомес. Хотя, конечно, если бы дело дошло до экспроприации экспроприаторов, они, мелкая и средняя буржуазия, предпочли бы, наверно, черта в ступе, но никак не коммунистов. И, кстати, только теперь Педро догадался, почему Хезус был так обеспокоен в первые минуты приезда, почему он сказал тогда: «Западня!» Но, вспомнив о Хезусе, он сразу начал думать о другом. Педро впервые и очень по-хорошему позавидовал Хезусу и впервые так ясно почувствовал, что может гордиться своим учеником.
На лестнице, ведущей во двор замка, стояли молчаливые, как статуи, слуги с факелами в руках. Ночь была безветренной. Пламя факелов горело ровно, и сизый дым от них поднимался прямо вверх.
Читать дальше