Михаил Лезинский - Колючая Арктика

Семён подошёл к окну и запел. Тихо, протяжно, тоскливо. Кучаев вслушивался в непонятные слова, пытаясь проникнуть за языковой барьер.

— О чём плачешь, Семён?

— Это хорошая песня, Максим. Она и по-русски поётся. Её перевёл мой тульский друг Саша Лаврик.

С горных круч, где льды сверкают,

На цветущие поляны

Мчатся волны Ярхаданы.

С горных круч, где льды сверкают.

Я сравнил бы облик милой не с холодной Ярхаданой

С тёплым солнцем над поляной

Я сравнил бы облик милый…

Кучаев знал: одну из трех дочерей Курилов назвал Ярхаданой. Три дочери — два цветка и жаворонок: Окся, Ярхадана и Чэнди. Мал-мал а-меньше! Как он только управляется с ними — матери-то нет!

Кучаев подумал: "Уместно ли спросить о жене?" Знал он о семейной жизни Семена Курилова немногое: бывшая жена — русская. Завербовалась на Север. Встретились. Полюбили друг друга. Полюбили ли? Поженились. Нажили троих детей. Разлюбила. Любила ли? Уехала на материк — мало кто из русских женщин выносит. испытание Севером. Тут уж должна быть большая любовь. Двухсторонняя. Но любви у этой пришлой женщины не было. Ни к мужу, ни к детям.

Семену бы свою, юкагирку! Юкагиры — однолюбы. Но где ее сыщешь? Если весь юкагирский народ наперечет!?

Максим Кучаев прочитал в рукописи Семена Курилова:

"…Все одиннадцать юкагирских родов неимоверно переплелись сложными линиями родственных связей. А закон был строг и суроз: запрещалась не только повторная связь, запрещалось соединение родственных линий даже через пятое и шестое поколения. Найти жениху свободную линию было делом трудным и страшно запутанным. Юкагиры в разное время и в разных местах породнились с ламутами, чукчами, якутами и даже с русскими. Попробуй-ка — отыщи в этой неразберихе свободный конец!.."

В своем новом романе Семен Курилов напишет:

"…Случалось всякое. Рискнул брат Нявала… отправился на Гижигу, нашел жену, привез, обласкал. А потом задушился. Далекими, но встречными оказались их линии.

Опозоренной и несчастной, с ребенком от мужа-родственника покинула женщина стойбище…"

Нет, не стоит сейчас интересоваться этим нелегким вопросом! — решил Кучаев.

Семен Курилов подошел к столу, отодвинул пепельницу и склонился над листом газетной полосы — завтрашнего номера "Колымки".

— Ты, Максим, писал? — он ткнул в корреспонденцию, правленную и переправленную редактором — не любил Редактор, как он сам говорил, архитектурных излишеств и лирических соплей!

— Я. Но тебе читать не стоит…

Семен читал медленно, вслух, отделяя паузами слово от слова:

"В целях повышения культуры производства и, выполняя решения прошедшего Пленума ЦК КПСС, необходимо обеспечить бригаду оленеводов нижеследующими предметами…"

— Это не изящная словесность, Семен. Жизнь и редактор потребовали такой материал, Между прочим, Семен, это просили опубликовать в газете андрюшкинцы. Андрюшкино — твоя родина, Семен!

— Да, там я родился, там сейчас живет моя матушка и брат Колька. Так что потребовали от общества мои земляки-пастухи?

"Срочно обеспечить бригаду нижеследующими предметами:

Приемник «Меридиан» или "Геолог".

Бинокль.

Фонари карманные с батарейками и батареи для радиостанции.

Лыжи. Три пары с адидасовскими креплениями.

Шахматы, домино и прочие настольные игры.

Художественная литература на якутском и русском языках.

Журналы: "Новый мир", "Сельская жизнь", "Наука и религия", «Моды», "Юность", "Искусство кино", "Хотугу улус".

Портфель для бригадира.

Со слов членов бригады записал корреспондент газеты "Колымская правда" К. Максимов.

Алазейская тундра. Озеро Прасковья".

— Озеро Прасковья… Озеро Прасковья… Это шесть часов ходу от Андрюшкино?

— Шесть часов минута в минуту! — подтвердил Кучаев.

— Так что ж ты, К. Максимов, промотавшись шесть часов на нартах, не сподобился какую-нибудь зарисовку выдать? Читабельную?

Максим пожал плечами.

— Выполнял социальный заказ! — Максим опять пожал плечами.

Да. Кучаев выполнял заказ, но в блокноте был записан и другой рассказ, который он и опубликует потом…

Варианты названий: "А кругом тундра белая…", "Оленей погонять надо!", "Над тундрой ветер перемен"…

Алексей Ягловский посмотрел на меня, облаченного в кукашку и меховые шаровары, на надвинутый чуть ли не на глаза двойной малахай и, усмехнувшись, заметил:

— Шевелиться-то можешь?

— Могу, — ответил я, плохо соображая, как мне это удастся сделать. Но тут же подумал, что для сидения на нартах сил у меня хватит.