Летать, как птица.

Глубокая, могильная, холодная тишина, предвестник моря ужаса, захлестнула историка. Он едва не потерял сознание от этого, но все еще не верил в реальность происходящего. Надеялся до последнего.

Даже тогда, когда танк выстрелил.

2.

Взрывной волной Владимира Алексеевича отбросило в сторону, едва не в самую воду и осыпало землей. В ушах страшно гудело, похоже на контузию. Очки, естественно, куда-то улетели, но напуганный пожилой человек не торопился вставать, напротив, вжимался во влажную землю.

Слух возвращался, но очень медленно. Значит, не контузия все-таки, а просто оглушило. И на том спасибо. Кругом явно что-то творилось. Будто сквозь вату Владимир Алексеевич услышал крики, странную сухую стрекотню и гулкие разрывы. Совсем рядом!

— Эй! — крикнул кто-то. — Эй, командир! Ты живой?

Голос был хриплый и очень усталый.

— Командир? — Владимира Алексеевича кто-то потряс за плечо.

— Я? — не поверил он и поднял голову. Озеро вдруг вспучилось громадным серебристо-белым пузырем, который с рокотом лопнул, разбрызгивая зеленоватую воду. Это же взрыв! Это же…

— Минометы долбят, — спокойно сообщили Владимиру Алексеевичу, — укрыться бы надо, командир.

Историк повернулся к собеседнику, им оказался седоусый, в грязно-серой, засаленной гимнастерке и в танкистском шлеме, мужичок.

— Почему это я «командир»? — задал Владимир Алексеевич самый неуместный в сложившейся ситуации вопрос.

— Ну так лейтенанта убило, теперь ты командир, сержант. Укрыться бы надо…

Снова ухнуло близким разрывом мины, да так, что задрожала земля, и снова чуть заложило уши. Над головой истерично взвизгнули осколки. Уже не думая, не задавая себе никаких вопросов, действуя только рефлекторно, Владимир Алексеевич вскочил, прихватил за плечо седоусого танкиста и стремглав бросился к ближайшим кустам, удивляясь только тому, как легко бежится. Будто в молодости. Неглубокий овражек, в который они вдвоем скатились, оказался не пустым — там кто-то лежал. Лежал и тихонько скулил, подняв исчерченному ветвями сосен небу грязное лицо.

Владимир Алексеевич окаменел, не в силах поверить, что такой звук способен издавать человек, а не собака.

— Ничего, Петрович, ты потерпи, — успокаивающе забубнил седоусый, подошел к раненому бойцу и приобнял его, как мать больного ребенка, — все у нас нормально будет, вон, вишь, командир-то живой, только контузило его взрывом-то… Но раз живой — значит, не бросит, выведет. Мы с тобой, браток, еще покажем врагам, почем фунт лиха.

Это было невероятно, но раненый перестал страшно выть и только всхлипывал, трясясь. Только теперь Владимир Алексеевич заметил, что скрюченными руками Петрович цепко держится за живот, а вокруг него расползается по земле кровавое пятно.

— Осколком задело, командир. Мина ухнула. Тебе вот повезло, а Петровичу не очень. Ничего, мы тебя починим, Петрович, слышь? Танки чинили, а человека не смогём, думаешь? Дудки! Ты только не дрейфь.

Intro(входящий вызов)

— Блин, да держите же его! Руки держите!

— Сейчас, сейчас… Никогда бы не подумал, что он такой сильный!

— Рубашку принесите, быстро! Так… заматывай сильнее… сильнее, говорю! Ч-черт! В машину его, пока не поздно. Сколько лететь?

— Минут пятнадцать.

— Надеюсь, успеем.

Intro(отклонен)

Владимир Алексеевич вскочил, сдергивая с себя гимнастерку (от смены костюма он уже даже не удивился), и рванул на себе поношенную рубаху. На полосы, на бинты. И снова оказался шокирован — его тело, хоть и покрытое шрамами от недавних ранений, было молодым. Худеньким и почти мальчишеским. Целую секунду Владимир Алексеевич приходил в себя, растерянно сжимая в руках разорванную нательную рубаху. Раненый охнул, и Владимир Алексеевич, наконец, очнулся, бросился к нему, пытаясь вспомнить, как же в молодости, участвуя в одном из локальных конфликтов в качестве медбрата, перевязывал бойцов, принесенных в медпункт. С тех пор прошло очень много времени, почти полвека, но воспоминания вдруг всколыхнулись, наполнились красками, будто случилось это вчера.

Стало понятно, что имел в виду капитан Гаренцев, когда говорил: «А что война? На войне только одно и хорошо — просто всё. Вот я, вот враг. И никаких сомнений и вопросов…». Капитан Гаренцев погиб через четыре года после этого разговора, успев изъездить полмира и повоевать в десятке разных мест… Вот и сейчас Владимира Алексеевича совершенно перестал занимать вопрос, что же происходит вокруг, где он, кто он, и как, в конце концов, оказался тут. Он был занят — аккуратно убрал судорожно напряженные руки Петровича от раны и осмотрел ее.