Геннадий Гор - Электронный Мельмот

- Слишком длинно, Ларвеф, - перебила меня Эроя, - нельзя ли покороче? А кто такой Эйнштейн?

- Эйнштейн земной ученый, который ходом своего мышления нанес удар антропоцентризму.

- Но при чем же здесь Тиней и его труды?

- У Тинея много общего с Эйнштейном. Он тоже нанес сокрушительный удар привычным представлениям. Если ты не забыла, он создал новое представление о пространстве, проник в сущность малого и большого и вскрыл их единство.

- А что такое малое и чем оно отличается от большого, Ларвеф?

- Извини меня. Я забыл, что ты совсем иначе, чем все, воспринимаешь пространство. Что ты принципиально не видишь никакой разницы между "здесь" и "там"...

- Но ведь Тиней тоже...

Я невольно рассмеялся.

- Уж не хочешь ли ты сказать, что мыслишь, как Тиней?

- Нет, я этого не считаю, - сказала скромно Эроя. - Да и к тому же я не могу понять теорию Тинея. Прежде чем объяснить ее сущность людям, объясни мне.

Я замолчал. Что я мог ей ответить? Как я мог ей объяснить одну из самых сложных концепций, когда-либо созданных на Дильнее, ей, странному и искусственному существу, не способному отличить понятие "здесь" от прямо противоположного понятия "там",

Телефон звонит.

- Слушаю, - говорю я, сняв трубку.

Женский голос, теперь уже знакомый голос, ласково спрашивает:

- Ты узнаешь меня?

- Да, теперь узнаю. Вера?

- Да, Вера. Твоя Вера. Ты сейчас очень занят?

- Нет, я свободен.

- Может, зайдешь ко мне?

- Когда?

- Когда тебе удобно, милый. Я буду ждать... Или нет, давай лучше встретимся в вестибюле гостиницы. Я приеду к тебе.

Я стою возле стола с газетами и жду. С минуты на минуту она должна прийти. А что, если я скажу ей сегодня, что я не тот, за кого она меня принимает? Нет, надо отложить этот неприятный разговор. Мне так хочется побыть вместе с ней. Она снова будет вспоминать прошлое - свое и того, другого, за кого она меня принимает. А я буду делать вид, что тоже ношу в памяти это прошлое...

Вот она идет быстро и легко, как всегда. На ее раскрасневшемся от ходьбы лице добрая улыбка. Она уже увидела меня и машет рукой.

- Ты здесь? - спрашивает она.

- Нет, здесь не я, - шучу я, - а тот, другой, который тебя не узнавал.

- Нет, это ты, - тихо говорит она, - ты...

Она как-то совсем по-особому произносит это слово "ты"-удивленно и радостно, словно открывая во мне того,

Другого, чье обличье я принял, сам того не подозревая. Мне становится не по себе от этого ее "ты".

"Ты", - словно говорит не только ее сильный ласковый голос, а все ее существо. "Ты", - говорит она, и я начинаю еще острее чувствовать свою реальность. "Ты", - повторяет она, и мое сердце начинает биться сильнее, и кажется, Земля вырвется из-под моих ног.

Мы опять вместе. Я беру ее под руку, и мы выходим из гостиницы. Сейчас мы одни. Никто не обращает на нас внимания.

- Хочешь немножко потанцевать? - спрашивает Вера.- Тогда зайдем сюда.-Она показывает на танцевальный клуб, сквозь прозрачные стены которого видны танцующие пары.

Мы заходим.

Музыка. Земная, хмелящая сознание музыка, Я долго не мог приучить себя к ней. В восемнадцатом веке существовали более прозрачные и медлительные мелодии. Тогда танцевали менуэт и исполняли Моцарта, про которого кто-то сказал, что он писал музыку не для людей, а для ангелов.

Я не ангел. Но к Моцарту мне было легче привыкнуть, чем к современным композиторам,

Мы начинаем с Верой танцевать. У меня не оченьто это получается. Но она улыбается и одобрительно кивает мне.

- Ничего, ничего, дорогой. Ты раньше танцевал гораздо лучше. Полтора года жизни в космосе на крошечной космической станции со счетов не сбросишь. Там было не до танцев.

- А откуда ты знаешь, что я был на космической станции? Разве я тебе об этом говорил?

- Нет, не говорил. Но я и так догадываюсь.

- Ты такая догадливая.

- Не смейся, милый. О том, что ты жил эти полтора года не на Земле, догадается каждый, кто поговорит с тобою. Ты так изменился. В тебе появилось что-то новое, незнакомое, то, чего я не замечала до нашей разлуки.

- Что ты имеешь в виду?

- Рассеянность. Иногда мне кажется, что только твоя оболочка здесь, а сам ты где-то далеко-далеко, за миллионы километров отсюда. И в эти минуты мне становится страшно, страшнее даже, чем тогда, когда ты не хотел узнавать меня и так странно отвечал на мои вопросы по телефону,

- Лучше поговорим о чем-нибудь другом.

- О чем же?

Она задала этот вопрос и вдруг забыла обо мне. Ее глаза смотрели в сторону, где стоял какой-то человек, казавшийся высоким, хотя был не выше среднего роста. Он улыбался Вере. Она тоже улыбнулась и кивнула ему.