Комендант вошел радостный, сияющий, изящно поклонился, достал из бокового кармана кожаную штучку, похожую на портсигар, и протянул мне и маме по визитной карточке. Потом незаметно исчез.
На визитной карточке изящным шрифтом было напечатано: "Александр Дюма-сын".
Я не поверил своим глазам. Мама тоже не поверила и побежала в спальню за очками.
- Да,-сказала она.-Александр Дюма-сын. Что это значит?
- В прошлый раз он был Коперником. А сейчас он уже Дюма и сын. Не стал ли он опять жертвой опечатки?
Мама рассердилась и порвала визитную карточку. А я спрятал свою в карман, где хранилась прежняя. Теперь две визитные карточки с двумя именами одного и того же лица лежали у меня в кармане.
4
Вечером за ужином отец сказал маме, мне и дяде Васе:
- Он не Дюма-сын и не Коперник.
-- А кто?
- Бывший артист, игравший в детских пьесах преимущественно роль доброго волшебника.
- Но ведь жизнь-это не сцена! Почему он продолжает играть?
- Но он же играет роль доброго человека. И пусть себе играет.
- Этого нельзя допускать, - сказала мама строго.- Ведь он комендант, а не волшебник.
- Он хочет быть и тем и другим,-сказал дядя Вася,-и комендантом, и добрым волшебником. По наивности он не представляет себе, как трудно совмещать эти обязанности.
- Хорошо,-стала возражать мама,-сегодня он только Дюма-сын, а завтра он скажет, что он Лев Толстой и даже сам поэт Евгений Евтушенко.
- Не скажет.
- А я уверена-скажет.
- Ну и пусть говорит. Ему все равно никто не поверит. Но все-таки приятно, когда в твоем доме комендант-добрый волшебник.
- Сегодня он добрый,-сказала мама,-а завтра может стать злым. Это часто бывает. Не на сцене, конечно, а в жизни.
- В жизни все случается,-сказал отец.
Потом, как это часто бывает у взрослых, разговор перешел на другую тему. Стали говорить о стене, которая слишком скоро дала трещину, а потом вспомнили итальянский фильм "Затмение".
Дядя Вася стал защищать эту картину, Как только что защищал коменданта.
Я тоже был почему-то на стороне коменданта и картины "Затмение", хотя я ее и не видел. И я подумал, что, судя по тому как мама нападала на коменданта и на кинокартину, между картиной и комендантом была какая-то не совсем понятная для меня связь.
5
Новый кооперативный дом оказался очень далеко от той школы, где я раньше учился, и мне пришлось поступить в другую.
Моим соседом по парте был Мишка Авдеев. Он тоже жил в нашем кооперативном доме и был сыном электромонтера, к которому мы с мамой много раз поднимались, но никогда не могли застать дома.
Мишка спросил меня:
- А ты знаешь, кто с нами рядом живет.
- Кто?
- Левитан.
- Так это ведь не тот,-возразил я.
- В том-то и дело, что тот,-сказал Мишка зловещим голосом.
- Тот давно умер,-сказал я.
- Знаю.
- А раз знаешь, зачем же говоришь?
- А что же мне, молчать, что ли? Разве я виноват, что он рядом с нами живет? Я не напрашивался к нему в соседи, и мой отец тоже.
- Левитан жил в девятнадцатом веке, а ты живешь сейчас. Вы не можете быть соседями,-возразил я.
- Вот оно что! Мы не можем!-обиделся Мишка.-Мы не можем, а ты можешь?
- Я тоже не могу.
- Ну и черт с тобой,-сказал Мишка.-Ты недостоин жить рядом с великим человеком.
- Во-первых, он не великий.
- Это Левитан не великий? А кто же тогда великий?
Мишкины слова меня огорчили и заставили задуматься. Может, я действительно недостоин жить рядом с великими и знаменитыми людьми? Но потом я решил:
это не Левитан. Красивый старик тоже выдавал себя за Коперника и Дюма-сына. А кем оказался? Бывшим волшебником, но не настоящим, а только исполнявшим эту роль на сцене.
Возможно, что этот Мишкин сосед повесил дощечку, что он Левитан, чтобы его никто не беспокоил, особенно школьники, которые приходят собирать утиль и бумагу. От этих школьников просто не было отбоя. Они все время звонили или стучали, требуя бумагу. А я думаю, дело не в бумаге,-им просто понравилось кататься на лифте с первого до двенадцатого этажа. И какой-нибудь угрюмый, не желавший, чтобы ему мешали, человек повесил объявление, что он Левитан. И действительно, кто отважится звонить к знаменитому человеку?
Когда я сказал об этом Мишке Авдееву, он рассмеялся:
- Наоборот, к Левитану каждый захочет позвонить. чтобы узнать, действительно ли он тот самый художник-Особенно если есть такой удобный предлог, как сбор бумаги и утиля.
- И звонят?
- Еще как! В день по десять раз.
- А он?
- Он ничего. Добрый. Приветливый. Никого не ругает, хотя, наверно, устал открывать и закрывать дверь.
Читать дальше