Array Журнал «Если» - Журнал «Если» 2010 № 5

— Это ненормально, — прошептала я. — Так все распланировать? Ненормально.

— Признаю, мы с твоим отцом без плана никуда. Но и ты такая же. — Он забрал у меня цилиндры и сунул в пиджак; их ослепительный блеск погас в темноте кармана.

Я встала.

— Это безумие. Погляди на остальных — они и не подумали бы терпеть и подлаживаться, послали бы вас подальше и жили бы, как живут. Я же не слепая! А мы… будто секта какая-то. Ты, папа с мамой, ваши друзья… вы просите хранить секреты, расписывать наперед каждый шаг, в корне менять судьбу. Половина наших ребят училась в этом вашем закрытом пансиончике, вторую половину рассовали по другим частным школам. Это не по-людски. Знаю, насмотрелась. Тебе не стыдно просить меня о таком? Нет? Я же видела, как живут другие!

— Вот именно: ты видела, как живут другие.

Это тоже вносило свою лепту в исходившее от дяди Дэвида ощущение опасности, свирепой жестокости. Угроза крылась не только в том, что в свои без малого пятьдесят он сохранил гибкую поджарость убийцы и бросал на всех встречных холодные взгляды, но и в том, что его слова порой ошеломляли, как удар. Они часто оказывались резкими, чересчур верными, чересчур справедливыми и больно ранили.

Я запустила в волосы обе пятерни.

— Но зачем?

— Ты знаешь зачем. Спасти мир.

— Навязать водородную экономику — этого мало.

— Да. Очень мало. Понадобились бы сотни людей и сотни самых разных их действий на протяжении сотен лет.

— Если бы такой заговор существовал, ты не сказал бы мне.

— Не сказал бы — не дождался бы помощи. Ты будешь молчать, потому что поймешь: так надо.

— Это безумие, — повторила я. — Как ты можешь просить меня об этом? Узнай кто-нибудь, какие вещи я делала просто по твоей просьбе, подумал бы: рехнулась.

— Лита, ты не кто-нибудь.

— Да что ты заладил?

Он поднялся.

— Потому что это правда.

— Я всю жизнь слышу это от тебя. И от папы. И в Маррионовскую школу попала поэтому. А я обыкновенная. Не умнее других ребят. Не проворнее. Без выдающихся творческих способностей. Во мне нет ничего особенного. Думаешь, я скромничаю насчет Стэнфорда? Ни капли. «Отлично» там ставят всем подряд, но ведь толковых видно сразу, и я не из их числа. Зачем твердить, что я особенная?

Я тоже встала. Он взял меня за руки. Мои пальцы утонули в сгибах его шершавых ладоней.

— Ипполита, — дядя редко называл меня полным именем, — ты действительно хочешь узнать? Прямо сейчас?

Я не ответила. Я сказала себе: вопрос риторический. Я знала: это не так.

Я вырвалась, схватила доску и сердито ринулась по пляжу за слабым утешением — последовать примеру математика Стива, которого волна как раз унесла в прибой.

Дверь снова распахнулась. Вошли двое, за ними третий. Что-то большое, но легкое неуклюже стукнулось сначала о косяк, потом о дверь и о пол. Послышались приглушенные голоса:

— Туда.

— Так?

— Да. Ну-ка придержи.

— А это где поставить? — спросили сдавленно, от натуги. Я услышала плеск воды в неизвестной емкости.

— Здесь.

За моей спиной опять замерли чьи-то шаги. Кто-то рванул мои руки кверху, и я взвыла. Боль была невероятная. Я решила, что мне вывихнули оба плеча. Но руки вдруг упали вдоль тела: цепь сняли со штыря.

— Что происходит? — спросила я, когда белое зарево слепящей боли немного потускнело. Собственный испуганный, заискивающий голос показался мне омерзительным. Никто не ответил.

Меня схватили за руки. Звякнули ключи, и мои оковы упали. Меня ухватили под мышки и потащили через комнату, слишком быстро, чтобы я пробовала идти сама; вялые кончики моих ступней чиркали по холодному бетону. Меня развернули, толкнули вниз на что-то твердое — деревянное. Затрещали застежки-велькро. Мои руки прижали к ровной поверхности. На запястьях, потом на щиколотках сомкнулись широкие ремни на липучках.

— Что вы делаете?

Ноги приподнялись. Привязана к доске, поняла я.

— Что вы…

На лицо хлынула вода. В первую секунду я сочла, что назначение этого душа — встряска. Но он не иссякал. Вода заполнила мой разинутый рот. Я сцепила зубы, но нечаянно прикусила надетый на голову черный мешок. Вода лилась в ноздри, затопила носовые пазухи, обжигая. Захлебываясь, я лихорадочно втягивала воздух, но вдохнуть никак не удавалось. Ужасный раздавливающий кляп мозжил горло, карябал верхушки легких. Я тонула. Меня умерщвляли водой. Обязательно надо вдохнуть, я должна вдохнуть, должна, долж…

Обливание прекратили. Я надсадно закашлялась. Потом горло и легкие, как наждаком, ободрал резкий, бурный вдох.