Array Журнал «Если» - Журнал «Если» 2010 № 5

— У них не получилось. — Дядя достал из пиджака второй цилиндрик. — Сделаем обратное допущение: в этом цилиндре заключен новый штамм водородообразующих бактерий. Очень прожорливых, весьма успешно усваивающих самые разные — любые — виды нефти. Что будет, если поместить их в ту же скважину?

Он повернул металлический контейнер, и тот ослепительно сверкнул. Я протянула руки и зажала в каждом кулаке по цилиндрику. Они были теплые: нагрелись, лежа у дядиного сердца. Почти живые на ощупь. И легкие. Пустые. Принесенные сюда только для наглядности. Или потому что дядя приехал повидаться со мной до, а не после более важных остановок на Западном побережье.

— Впрыснуть после гибели метаногенов? Устранив конкуренцию?

Он кивнул.

— При том, что эти культуры устойчивы к бактериофагам, введенным раньше?

— Исходи из их стопроцентной невосприимчивости к нашим бактериофагам.

— Они съедят нефть. Быстро. Превратят ее в шлам.

— И?

— И выделят водород. Много водорода.

— Который можно качать.

— Да. Но это уже выносили на обсуждение, и нефтедобывающие компании вместе с правительствами всех стран ясно дали понять, что считают такой подход непрактичным и никогда не допустят ничего подобного. Слишком опасно.

— Опаснее, чем жечь нефть?

Я мотнула головой:

— Нет. Вряд ли.

— Им непонятно, — сказал дядя, — как зарабатывать на этом столько же денег. Вот где собака зарыта. Они вложились в бензиновую инфраструктуру. Если придется создавать новую, водородную, их доходы — я имею в виду сиюминутные доходы — упадут.

Я кивнула.

— Само собой. Наверное, потому они и противились обкатке подобных методик. С точки зрения прибылей следующего квартала такой подход себя не оправдывает. И никогда не оправдает.

— Что если кто-нибудь поместит в скважины оба штамма?

— Нефтяная экономика рухнет, и нам придется молниеносно перейти к водородной экономике. Что тотчас породит кризис. Панику.

— А во что выльется ожидание? К чему приведет бездействие?

Я была вынуждена признать такую позицию здравой.

— К худшему кризису. К тому же коллапсу нефтяной экономики, но с более тяжкими последствиями в смысле глобального потепления. Только позже. Лет на двадцать-тридцать.

Он кивнул.

— Значит, если в дальнейшем мы не решимся на радикальное снижение цен, это, — он указал на цилиндрики, — станет лучшей тактикой.

— Нет, лучшей тактикой станет спокойный, поэтапный переход на альтернативные источники энергии.

Дядя нетерпеливо вздохнул.

— Не трать время на досужую болтовню. Ничего подобного не будет.

— Я полагала, мы рассуждаем теоретически. — По требованию отца преддипломную практику я прошла в многопрофильной нефтяной корпорации. И хорошо узнала тамошнюю кухню. — Нет, исключено. Как твой «кто-нибудь» вообще попадет на прииски? И если бы даже удалось внести культуры в одну скважину, заразить все главные месторождения никак нельзя.

— Согласен. В одиночку — нельзя. Понадобились бы свои люди внутри каждой из нефтяных концессий-гигантов. Люди, которым пришлось бы запустить бактерии и вирусы разом во множество скважин.

Я смотрела на него, не желая делать последние шаги к заключению.

— Довольно загадок. О чем речь?

— Я прошу тебя поступить в Гарвард и защитить кандидатскую по геологии. И получить в одной из крупнейших нефтяных компаний Южной Америки должность, связанную с полевыми изысканиями.

Налетел ветер, дунул в лицо песком. Я зажмурилась. И меня осенило.

— Даже испанский, — шепотом выговорила я. — Даже уроки испанского… и оплаченные поездки в Аргентину, и моя учеба по обмену… даже это были звенья плана.

Дядя поджал губы и долго молчал. Потом сказал:

— Надеюсь, ты по-прежнему считаешь, что делала это не зря? Это ценный опыт. Поездки на лето в Аргентину… ты же ни на что не променяла бы их, верно?

Честно говоря, эти летние месяцы были самой тягостной частью моей юности. До тех пор мне никогда не доводилось видеть настоящую нищету, прятаться от злоумышленников или слушать во время семейной трапезы далекий вой полицейских сирен — несмолкающий предсмертный вопль трущоб. Солнце не показывалось месяцами: тысячи незаконных поселенцев, захватывая государственную землю, выжигали остатки дождевых лесов, и дым, валивший от этого погребального костра, засорял небо черными комьями туч, а под их пеленой изрыгали маслянистый синий смог потоки машин и мотоциклов, и длинные бульвары задыхались от выхлопных газов. Безнадежность происходящего поражала. Это было царство безалаберности, беспечности, житья одним днем. Казалось, я единственная сознавала, что мы угодили в капкан неприкрыто безысходного, оголтело потребительского «сейчас», в котором все сжигалось и сжиралось до крайности быстро, жадно, яростно и которое, без сомнения, сулило нам скорые удушье и голод.