Сергей Агафонов - Кодограмма сна

Первым очнулся промокший до костей Аполлоныч. Он смастерил себе из внутренних деталей шкафа, а так же из чемодана и белья девушек парусную лодочку и, распахнув двери своего убежища одним мощным усилием внутреннего зрения, выкатился на простор водной поверхности. Товарки сразу забыли про тибетских лам и завопили как резаные:

– Мужчина! Мужчина! – и полезли, задирая юбки на уютный зеленый абажур, через который мощная электрическая лампочка наполняла комнату живительным светом.

– От профуры бесстыжие… – ухмыльнулся в пышную седую бороду пожилой виновник потопа. Он, едва справляясь с управлением своего суденышка в бурных водах моря собственных слез, все же не без удовольствия успевал рассматривать нижнее белье юных дев, ловко обтягивающее их аппетитные попки. После некоторого количества маневров ему удалось зацепиться шарфом за ножку чайного стола и, так сказать встать, на якорь. Морячок поневоле вскарабкался все по тому же шарфу на стол и начал бить на радостях чечетку. Видя добродушный настрой нежданного гостя, девушки немного успокоились. Самая смелая из них решила прояснить ситуацию, благо вода прибывать перестала и страх в их крошечных, ну чуть больше наперстка, душах унялся.

– Вы кто, мужчина, – продребезжала Анюта Веселкина, забравшаяся выше всех, и поправила на мокром, от изрядно выпитого чаю, носу большие очки в роговой оправе, – наверное насильник и бандит?

Аполлоныч рванул на груди ветхую рубаху, топнул видавшим виды кирзачом, ударил себя заскорузлыми ладонями по высохшим от алкоголизма ляжкам, скрытым за вытертыми плисовыми штанами, и как рубанет правду матку:

– Ах, вот оно что! – рассмеялась хрипло Веселкина и скомандовала, – А ну-ка, девушки! А ну, красавицы! Давай горохом сыпаться на старика. Ему, козлу, не на что оправиться. Мы засадируем его наверняка…

Девки в количестве шести штук ринулись с абажура на старика и получилась такая куча-мала, что не приведи Господь. Уж и щипали ветерана, и лизали, и коленом в копчик засаживали, и в ухо плевали. В довершении всего уронили Аполллоныча в кучку крысиного кала, что притаилась в юго-восточном углу чайного стола, и сами проказницы здорово вымазались. Хотели уже мочкануть по-быстрому гнусного старикашку, но тут под ручку с Шамилем и по колено в воде вернулась Марфа. Лица у них с Зиятуллиным были серьезные как никогда.

– Гасись, поневы. – строго сказала Марфа и мановением левой руки превратила ветерана в ворбья. Шамиль открыл окно, и воробей улетел. Оставшиеся в комнате сгрудились вокруг стола.

– Заседание тайного общества троечников предлагаю считать открытым – страшным голосом произнес Шамиль заветные слова и все дико заржали, забили копытами, завертели хвостами и комната заполнилась болотными испарениями. Члены тайного общества сцепились рогами в некое подобие индейского вигвама и завыли по-волчьи на зеленый абажур. Абажур немедленно обратился в летающую тарелку и осветил комнату серебряным светом. В летающей тарелке открылась овальная дверца. Оттуда показался маленький зеленый человечек и спросил:

– Добра хотите?

– Натюрлих! – взревело дурными голосами собрание, расцепило рога и завертелось, закружилось в дьявольском хороводе. Летающая тарелка легонько покачивалась в такт, а зеленый человечек хлопал в ладоши и улыбался беззубым ртом.

А в это время в задней комнате библиотеки санатория "КРАСНЫЙ КОСМОС, обычно предназначенной для свалки старых газет и журналов, теперь же убранной под уютную детскую спаленку происходило необычное действо. Андрей Николоаевич Софронов, хоть и молодой, но достаточно взрослый человек – все таки за плечами и все ступени общедоступного образования, и косточку рабочую успел нарастить, и поэтическую карьеру пытался сделать, и журфак МГУ превзошел, и работа по специальности была, и какая – никакая личная жизнь случалась, – лежит однако спеленутый в колыбельке, лакричную палочку сосет, глазами зыркает и слушает как Фима, наряженный попугаем на лютне что-то из Боккерини наигрывает. Вокруг них носится феей разодетая в газ, шифон и гипюр старица Айрапетян с распущенными волосами и лепечет, лепечет что-то ласковое и не очень, но до зубной боли в сердце знакомое про карликов, что вылезают из часов и норовят маленькой шаловливой ручонкой остановить часы, а их по рукам то молотом, то зубилом, то молотом, то зубилом мускулистые пацаны и девчонки в кепках набекрень в промасленной прозодежде с веселым матерком на устах. В свою очередь победителей карликов ловят на аркан гибкие козлоокие молодцы в сыромятных сапожках с кинжалами в зубах и тащат болезных на севера гигантские растения выращивать. В свою очередь козлооких подминают под себя орды колобков в кургузых костюмчиках с перхотями и чернильными пятнами. Колобки усиленно потеют, пердят, икают, но стирают козлооких в порошок, заряжают своим энтузиазмом полярных садоводов и те в миг клепают из оцинкованных леек ракеты, которые горят на старте как спички на радость безруким карликам, что тихо – тихо плачут в своих норках, вспоминая о будущем. Наконец наступает черед захавам – бодрым существам с удаленными добрыми самаритянами участками нейросистемы, отвечающими за наслаждение от чего они все похожи на продукцию фирмы "ЗАГРОПАК". Захавы для начала захватывают где силой, где хитростью пункты приема стеклотары, затем начинают петь дифирамбы системе самообслуживания покупателей в розничной торговле, в заключении вызывают огонь на себя со стороны апологетов "Звездных войн". Происходит бум-бум. Какое-то время все идет отлично. Боги жаждут. Земля стонет. Коротенькие тащатся от дихлофоса. Но вот пришел господин Мокрота. Пожонглировал палочкой Коха и бледной спирохетой. Желтую, синдром и Эболу даже не доставал. И вот из железобетонных завалов, заросших чахлой тайгой, из разлившихся океанов газировки пополам с нефтепродуктами, из склеенных вместе баблгамом журналов про Мурзилку и кролика Роджера пошли, поплыли, попрыгали, полетели, взыскуя новой правды пиперкончики.