Джордж Локхард: Горизонт событий

Шевелиться нельзя. Что происходит там, внизу? Неважно. Любое движение, стук сердца, даже неосторожный взгляд означали гибель. Застыть, обратиться в тень, в камень, в растение — других мыслей у нее не осталось. Отчаяние, боль, горечь утраты, тоска, одиночество, даже страх, все отступило в такие глубины сознания, что на поверхности не осталось ничего. Она стала оболочкой, сухой, мертвой, неподвижной. Оболочкой для единственной мысли: шевелиться нельзя.

Время тянулось, как черный бесконечный туннель. Где-то вдали, за окном — в другом мире — солнце готовилось ко сну, теплый ветерок ласкал аккуратные клумбы и живые изгороди, скользил по идеально подстриженной газонной траве, будто конькобежец на показательных выступлениях. Как там хорошо… Но шевелиться нельзя. Медленно, слишком медленно, день угасал.

Шум внизу давно стих, но она знала, как обманчива бывает тишина. Далеко-далеко, в конце длинного белого коридора, на стене висели часы; каждую полночь они издают негромкую мелодичную трель. День за днем, месяц за месяцем ее приучали реагировать на этот звук. Едва пробьет полночь, подсознание прикажет телу выйти из транса. Вновь заработает сердце, кровь согреется и тепловые сканеры сообщат о появлении живого существа там, где еще минуту назад никого не было. За тот короткий миг, пока сонные охранники будут поворачиваться к экранам, она надеялась пересечь коридор.

Щелчок: рабочий день кончился, и люминесцентное освещение погасло во всем здании. Остались лишь тусклые аварийные лампы. Цифры на электронных часах в конце коридора озаряли сумрак зловещим зеленым светом. Оставалось четыре часа.

Два часа. Густая, давящая тишина царила повсюду. В целях безопасности, на ночь весь комплекс герметически запечатывали, вентиляционные пути перекрывались, кондиционеры и окна блокировали бронещитками. Секретная служба редко давала гарантии, что проникнуть на объект без включения тревоги невозможно; здесь такую гарантию дали.

Час. Целый час… Почему брат не стал защищаться? Ведь он мог. У него был шанс, даже лучше чем у нее сейчас! Но брат всегда отличался холодным и четким мышлением, не то что она, эмоциональная глупышка. Шанс спастись стоит недорого, если за ним последует тотальная охота и верная смерть для обоих. Брат сотни раз объяснял ей это, и все равно… С ним будто погибла большая часть известного ей мира. Как больно…

Боль! Она вновь начинала чувствовать боль и горечь утраты! Это означало преждевременное окончание транса. Активность мозга стремительно нарастала, еще чуть-чуть, и организму придется запустить сердце, чтобы не погибнуть.

Нет. Так нельзя. Она не имеет права. Ради брата. Ради будущего. Боли нет. Шевелиться нельзя. Ресурс ее выносливости еще далеко не исчерпан, она выдержит. Осталось всего десять минут до полуночи.

Пять минут.

Минута…

Часы на стене издали негромкий мелодичный сигнал, и в тот же миг время с грохотом возобновило свой бег. Она судорожно втянула воздух, чувствуя, как сердце разгоняется почти до предельного, смертельно опасного ритма. Холодная кровь с такой скоростью рванулась по жилам, что на миг перед глазами все потемнело. Жестокая боль в оживающем теле впилась миллионами игл в каждое нервное окончание.

Но времени страдать уже не было. Три секунды, внушал ей брат. Всего три секунды. Первая — чтобы выйти из транса, вторая — вложить все силы, без остатка, в рывок по коридору. Если к исходу третьей секунды не достичь слепой зоны теплосканеров, включится тревога.

Сигнализация сработает в любом случае, но — лишь на десятой секунде, поскольку, утратив цель, сканеры должны пройти самодиагностику. Человек мог бы решить, что движение ему померещилось, но компьютеры галлюцинациям не подвластны, а потому, едва убедившись, что приборы в порядке, бесстрастная машина включит тревогу.

Рывок удался. Судорожно дыша и корчась от боли в перенапряженных мышцах, она застыла за красивой алюминиевой кадкой с громадным кактусом. Земля в кадке служила отличным экраном от теплосканеров, проектировщики защитной системы этого не учли. Именно здесь начинался путь на волю, который долгие месяцы готовил брат…

На краткий, неуловимый миг она позволила себе зажмуриться от боли. Учитывая обстоятельства, это был настоящий подвиг. Но мгновение слабости прошло; вновь ожили вызубренные до полного автоматизма процедуры. Прижавшись спиной к прохладному алюминию, она зажмурилась и мысленно нащупала скрытую в земле капсулу.