Array Журнал «Полдень, XXI век» - Полдень, XXI век. Журнал Бориса Стругацкого. 2010. № 4

Технически процесс осуществляется так. Философские ртуть и серу, взятые в эквимолярном соотношении, запаивают в алембик и на девять месяцев ставят в умеренное тепло (37 градусов по Цельсию). Заметим, что количественные отношения пришли в науку лишь в самом конце XVI века. Старые алхимики не знали понятия «эквимолярный», употребляя термин, сохранившийся ныне только в поваренных книгах: «достаточное количество». Действительно, повар-виртуоз никогда не отвешивает сто или двести граммов чего бы то ни было. Любой ингредиент берётся только по вкусу в достаточном количестве. Именно поэтому кулинария не наука, а искусство. То же самое следует сказать и об алхимии. Умеренное тепло алхимики определяли так же, как любящие мамы определяют, нет ли у ребёночка жара: с помощью губ или тыльной стороны запястья.

Разумеется, одного умеренного тепла недостаточно для синтеза камня. Требуется ещё любовь. Если вдуматься, так оно и должно быть. Если мама не любит своё дитя, оно умрёт. Если повар колдует над плитой, не имея в душе любви, получится не изысканный обед, а общепитовская гадость. И если адепт, не имея любви, мечтает о золоте, конечным результатом его трудов будет киноварь.

Через девять месяцев яйцо (именно так называют алембик, в котором происходит синтез камня) раскалывается, иногда самостоятельно, иногда мастером, если он видит, что срок пришёл. Готовый камень устойчив на воздухе, адепт, осуществивший делание, может безопасно взять его в руки, но в остальном камень лучше хранить в плотно закрытом стеклянном или керамическом сосуде.

Кажется, делание завершено удачно. И что же дальше?

— Золото! — возопит профан. — Давайте делать золото! И побольше!..

Что же, право на эксперимент есть и у профана. Давайте делать золото.

Камень, представляющий собой лишённую качеств первоматерию, способен, вступая в контакт с реальными (и потому не слишком чистыми) веществами, воспринимать свойства, которые являются доминирующими в данном веществе. Бросьте камень в грязную воду, и вы получите воду чистейшую, которой будет тем больше, чем лучше была доброта камня и чище исходная вода. Сплавьте камень с любым металлом (вовсе не обязательно ртутью или свинцом) — и вы получите совершеннейший из металлов — золото, коего окажется тем больше, чем совершеннее был исходный металл и лучше камень.

Но есть у этих промышленно привлекательных процессов и обратная сторона. Законов сохранения никто не отменял даже для алхимии. Так куда же девается то нечистое, что присутствовало в металле, не позволяя ему быть золотом, а превращая в железо, цинк или празеодим? А оно переходит к невещному грифону, наполняя его идеальную форму вполне реальным содержанием. И невидимый прежде грифон овеществляется, превращаясь во вполне конкретную зверюгу. Хорошо, если после того, как мы чистили камнем воду, на нас посыплются жабы и пиявки. А если выползет нечто вроде Лернейской гидры?

В древней Греции нехватка питьевой воды была весьма ощутимой. Горы, болота, море… — родников, озёр, рек и иных источников питьевой воды очень мало. Воду приходилось кипятить, а потом, чтобы окончательно обеззаразить и отбить сохранившийся гнилостный привкус, доливать в кипяток немного вина. А мы после этого рассказываем, что греки ничего, кроме вина, не пили! Любителям подобных анекдотов посоветую сходить в Эрмитаж в зал греческих ваз и поглядеть на выставленные там экспонаты глазами тех, для кого это были не древние сокровища, а каждодневная посуда. На двадцатилитровый кратер кипятка вливался пол-литровый потир вина крепостью около пятнадцати градусов. И это считалось алкогольным напитком?

Древнегреческие алхимики, ежели таковые существовали, вполне могли использовать камень для очистки воды. Неудивительно, что миф о Лернейской гидре родился именно в Греции.

Но вернёмся к теме нашего повествования. Что произойдёт с недобросовестным адептом, если он вздумает получать с помощью камня золото? Овеществлённый грифон немедленно порвёт неудачника на куски, после чего, забрав полученное золото, улетит в далёкие горы, где, как полагал Аристотель, грифоны проживают в природных условиях. Почитайте легенду о докторе Фаусте — не поэму Гёте, а подлинную легенду шестнадцатого века. Согласно этому источнику, доктор плохо кончил. Явившиеся черти (которых, впрочем, никто не видел) разгромили дом, а истерзанное тело алхимика выбросили на улицу. Всё это сопровождалось ужасным шумом, грохотом и вспышками пламени. Это позволяет историкам химии, рассматривающим казус с точки зрения современной науки, делать вывод, что доктор Фауст погиб, поставив опасный опыт со взрывчатыми веществами. Алхимик же видит совершенно иную картину. Никакие черти, конечно же, к доктору не являлись, тем более что черти, будучи существами нематериальными, не могут устроить реальный погром. Душу погибшего никто не утаскивал, она отправилась, куда ей предназначено провидением, обычным порядком. А погром и убийство совершил грифон, который родился в результате безответственного эксперимента.