Array Журнал «Полдень, XXI век» - Полдень, XXI век. Журнал Бориса Стругацкого. 2010. № 4

Я хотел оставить его, но тут что-то произошло: конечно, я кое-что слышу, и теперь я слышал, что мотор в Универсальном не стучит. Вот и хорошо, перестал барахлить, тебе эта встряска в пропасти пошла на пользу. Барахлить… а откуда я знаю, что он барахлит, может, это механизм такой, который должен стучать, пока работает? Может… может… А вентиляция-то у него тоже заглохла, чего никогда еще не было, и вот еще что: снег падает на корпус и не тает, вон его сколько уже намело. Значит, двигатель был разряжен полностью, и странно, что этот ходун с системой автозаправки не зарядил себя. А я ведь не знаю, как его заряжать, и никто из нас не сможет этого сделать. И до чего же страшно спускаться в пропасть, скользить по песку, видя, что перед тобой — пустота. Ничтожный шанс дойти до обрыва, выбраться обратно — и этот шанс принадлежал мне. Я подхватил машину — один раз прикоснулся к ней, жесткой и твердой — выволок с обрыва, положил на землю, боясь повредить микросхемы, которых там было великое множество.

— Ну что же, пойдем к нам! — Ухо выскочил из-за холма, будто собирался нападать. — Рукоят построил стену, любо-дорого посмотреть, побольше Китайской будет!

— Ты вот на это посмотри, — я указал на машину, лежащую на земле, — он разрядился, начисто разрядился, а как его подключить, я не знаю.

— Подключить? — Ухо остановился, направил свое большое ухо на странный механизм. — Вот оно как выехало. Ты его уже не подключишь, он… он все уже. Это невосстановимая система. Как Глаз, погибший в низинке. Я и не думал, что эта машина тоже послана сюда, чтобы познать и умереть.

— Умереть? — я не верил ему, не хотел верить. — Откуда ты знаешь? Ты что, открывал его мотор, рылся в микросхемах? Я даже не знаю, как его открыть.

— А я знаю, я видел… я раньше работал там, где было много таких машин, больше, чем нас тут. Их… их уже невозможно починить, если они сломаются. Я видел, как два таких вездеходика упали с большой скалы и разбились, смазка у них внутри была какая-то странная, с красителем… красным, а потом эта гадость вытекает из них, становится бурой. Их даже в переплавку пускать не стали, просто закопали в землю. Как радиоактивные отходы. Ты лучше вот о чем подумай. Ты… записи его взял? Ведь это же самое главное, то, ради чего он умер. Око! Хорош любоваться башнями!

Но Око уже и так спешил сюда, а за ним и все остальные, потому что поломка, которую нельзя починить, — это что-то особенное.

— Да ты посмотри-ка, — я сам не понял, как рядом оказались Самописец, Графограф, Компьютер и прочая нечисть, которая умела читать, — он… он действительно увидел все это. Он почувствовал эту пропасть и разгадал ее, как не разгадал бы никто из нас.

— Универсал…

— Да, только он один здесь умел не только видеть и слышать, писать и считать, но и… — он запнулся, не мог подобрать понятие. — Составлять единую картину мира, что ли. Видеть то, чего не видел никто из нас, чувствовать, понимать этот мир, будто он был частью этого мира, а мы чем-то извне.

— Конкурент, — подытожил Рукоят, делая вид, что разглядывает записи, — если такие начнут штамповать на конвейере, мы здесь долго не продержимся, нас пустят в лом, как негодный хлам. Ну что же, давайте будем по-ми-нать, как учил нас сломанный. Сделаем круг почета, расскажем, какой он был…

— Какой круг почета? — Мне захотелось наброситься на этот железный хлам, перебить их всех своими ногами. — Но ведь его можно починить! Я знаю… все сломанные машины увозят на базу, а там их чинят, там есть запчасти и мастера, и для него тоже найдутся запчасти. И зарядят его, как положено…

Со мной не соглашались, меня пытались остановить — я их не слушал. Кажется, на этот раз я поссорился со всеми, что было совсем плохо, но мне было уже все равно. Сам не знаю, что со мной случилось, почему я отступил от программы, поехал на базу, хотя никто не приказывал мне ехать туда. Выпустил шасси, подхватил сломанный вездеходик и умчался на скорости четыреста километров в час, когда мир проносится мимо сплошной пеленой и всякий придорожный столб выскакивает из темноты, грозя разбить вдребезги. Потерпи, друг, тебя починят, потому что на базе чинят все. Я чувствую твои холодные манипуляторы на моей спине — ерунда, тебя подключат к розетке, и ты будешь как новенький. Я чувствую, как твое топливо течет по мне темными струями, — ерунда, в тебя зальют новое топливо, и ты будешь исследовать миры. Мы же не знали, что ты — универсальная машина, которая может все, что ты стоишь над нами над всеми, как компьютер на калькулятором. Когда ты снова будешь ходить и работать, я первый скажу тебе, что ты мой господин…