Дмитрий Емец: Арина

— Почему не пойдет? — спросил я.

Мой Иван Петрович снова пролистал бумаги.

— Договор составлен неясно. Это что, фактура? В гробу я такую видал… Не оформлен акт передачи товара от производителя к поставщику. Просрочено разрешение на ведение валютной торговли. Мне жаль, но я вынужден арестовать товар до выяснения обстоятельств. До представления всех документов он полежит у нас, — сказал он.

Я не поверил ему ни на грош. Партия товара была оформлена не идеально, но вполне пристойно, так же, как все предыдущие. Дело, определенно, было не этом. Или мой Иван Петрович плохо делился с начальством и оно приглядывалось к нему, или он, пожадничав, решил поднять ставки, или, что казалось мне самым вероятным, дело не обошлось без конкурентов, заплативших за придержку товара (был у нас один хороший друг в этом роде). Теперь нужно было угадать пределы его жадности, при этом не очень превысив выделенную мне смету.

— Мы можем договориться… — начал я.

— От меня ничего не зависит. У меня строгое предписание. Ваш товар задержан, — Иван Петрович закрыл мою папку с бумагами, а потом оторвал от стула свой сплющенный от долгого сидения зад и стал деятельно рыться в шкафу, озабоченный, казалось тем, чтобы найти какую-то важную бумагу.

Я знал эти таможенные штучки с задержанием товара. Если какая-то фирма отказывалась платить, они арестовывали груз, отключали холодильные установки и мясо начинало с часу на час портиться. Затем вызывалась санитарная комиссия, весь товар браковался, а фирма несла огромные убытки.

Я взглянул на часы: стрелка подходила уже к четырем, а мне нужно было уладить еще с дальнобойщиками и после Ивана Петровича заскочить еще в два места. Близилось свидание с Ариной, и при мысли, что я не смогу придти, а у меня нет ни ее адреса, ни телефона, и я навсегда потеряю ее, меня охватила вдруг спокойная уверенность. Я вдруг увидел этого Ивана Петровича со всеми его прожилками, одутловатым животиком, вставленными зубами, почерневшими от грибка ногтями на ногах и еще бодрым синеватым членом. Я рассматривал его под микроскопом как червяка и различал, как толкаются у него в жилах кровяные клетки и ворочаются мысли в студнеобразном мозге. И тут даже вся моя ненависть к Ивану Петровичу пропала, а остался лишь брезгливый интерес, с которым смотришь на дохлую кошку. Я вдруг понял, что нужно делать и что говорить и ощутил огромную веру в свои силы.

— Цены остаются прежними. Полторы за эту партию, и полторы за ту, что будет на той неделе, — сказал я твердо.

Лицо моей чиновной амебы осталось неподвижным, но мне почудилось, что она удивленно мигнула белесыми глазками.

— Возможно, кто-то и заплатит вам сейчас больше, чтобы нас придержали. Пускай даже это мясо будет задержано и его съедят черви. Черт с ним, не жалко. Но тогда в следующий раз мы будем искать другие каналы поставки. И потом над вами еще Аргунов. Уверен, что вы делитесь с ним, но будет ли он делиться с вами, если мы постараемся договориться с ним напрямую?

Лицо Ивана Петровича побурело, даже поры расширились, выбрасывая пот и сало, но я почувствовал в нем и мелькнувший страх.

Я вновь положил конверт на стол, уверенный, что на этот раз он его возьмет.

— Об этом все. Рефрижераторы подойдут вечером. Пускай сразу же грузятся. Таможенное разрешение передайте старшему по колонне. Если будут сложности, вы помните мой номер.

Уже выходя из кабинета, я оглянулся. Амеба все еще сопела, но уже смотрела на меня без гнева, а с интересом и даже с уважением. Даже и не получив еще ее согласия, я уже знал, что рефрижераторы не уедут пустыми.

Как я не спешил завершить остальные дела, все равно в Летний Сад я примчался получасом позже назначенного времени. Выскочив из машины, я, не считая, сунул что-то таксисту и огляделся в поисках ее старенького «Опеля» с двумя «У» на заднем стекле. Его нигде не было, и мной овладело отчаяние. Я вбежал в Летний Сад, бросился по аллее, свернул куда-то наугад и внезапно на одной скамеек у улыбающейся статуи Нимфы Дель Арио увидел ее.

Арина была в узком зеленоватом платье сарафанового покроя с наброшенным сзади и завязанным на шее свитером и узких же черных туфлях, отчего-то вызвавших во мне странное желание взять ее ступню в туфле в руку и крепко сжать ее так, чтобы она ойкнула. Волосы были зачесаны назад и крепко схвачены пучком. Вчера моя память удержала ее другой, другой же я и представлял ее себе весь сегодняшний день, поэтому мне потребовалось какое-то время, чтобы понять, что и эту сегодняшнюю я люблю так же остро и томительно, как и ту вчерашнюю.