Юрий Греков - Калиф на час

Выждав два дня, Куртис натянул лицо Штеркопля и вызвал Охрану Тайны:

-На имя Хозяина прибыло сообщение доброжелателя о хищениях фенола на заводах.

- Я тоже получил, герр секретарь, - доложил Мехельмердер.

- Ну?

- По-моему, этот доброжелатель просто кретин. Куртис поперхнулся, но, сдержавшись огромным усилием воли, спросил голосом Штеркопля:

-То есть?

- На кой черт кому-то этот фенол? Известно, что он растворяет ткани человеческого тела, для чего, собственно, и применяется на наших заводах. Только идиот может предположить, что кто-то станет его пить.

- Так вы не будете расследовать?

- Нет, конечно!

Большего оскорбления, чем отказом "реагировать", Куртису нанести было нельзя. Но разговор на том не кончился. Мехельмердер, порывшись в бумагах, достал из папки листок.

- Есть еще одно. Явно та же рука. Но бред еще похлеще. Некто биссектриса воскресной школы...

"Директриса" - хотел поправить дон Эдуардо,

но спохватился.

- ...В общем, бред. Начать с того, что в списках

всех Служб не значатся никакие школы, ни воскресные, ни какие-либо другие... Писал явно маньяк. Точно смогу сказать дня через три. Дел много, но этого доброжелателя мы найдем.

И тут Мехельмердер вдруг запнулся - ему пришла неожиданная и мгновенно насторожившая его мысль: ведь расход фенола и его применение - глубокая тайна, в которую посвящены всего несколько человек, известных Начальнику Охраны Тайны поименно...

- Впрочем, дело, кажется, принимает скверный оборот, герр секретарь, сказал он. - Эта анонимка свидетельствует, что где-то в системе происходят утечка секретной информации. Вопрос - где? Надеюсь, что ответить на этот вопрос мы сумеем в кратчайший срок.

- Я тоже надеюсь, - сказал дон Эдуардо голосом Штеркопля и отключился.

Содрав с себя лицо Штеркопля, дон Эдуардо несколько минут пытался успокоиться старым способом: матеря и про себя и вслух Мехельмердерл и всю его банду до восемнадцатого колена. Кое-как придя в себя (обида засела тяжестью где-то под печенью), Куртис ткнул информарий в бок и громко, все еще кипя, бросил:

- Фенол!

Через минуту, пока он в нетерпении барабанил пальцами по лакированной столешнице, из подающей щели выползла широкая голубая лента с грифом: "Информация особой секретности".

- Ну-ну, посмотрим, что там еще за секретность, - все еще не остыв, бормотнул дон Эдуардо.

"Средний ежемесячный отход рабочих рук в соответствии с нормой радиации на энергозаводах семьсот двенадцать единиц, которые, ввиду невозможности дальнейшего использования на работах, подлежат изъятию из производственного процесса. В целях быстрейшего проведения акции и соблюдения санитарных норм используются феноловые ванны. Объем..." Куртис скользнул глазами дальше. "Все ткани человеческого тела растворяются без остатка. Полученный раствор поступает на перегонку с целью выделения очищенного фенола и некоторых побочных продуктов. Возобновление рабочей силы лежит на Управлении Набора Рук".

Дальше Куртис читать не стал: было ясно, что .Мехельмердер относительно фенола прав. Но правота эта никакого значения не имела. Прав он или не прав, но оскорбление лучших чувств дона Эдуардо оставалось. И сойти с рук обидчику это не могло...

Люди Мехельмердера, конечно, место утечки секретной информации обнаружить не сумели: кому могло прийти в голову, что неизвестный "доброжелатель" - сам Хозяин? На всякий случай по приказу Начальника Охраны Тайны после допроса в подвале САД были расстреляны начальник Службы Счета, восемнадцать арифмомейстеров разных разрядов и пять ээсовцев из Элиты Элиты, в чьем ведении находились заводы.

Но столь быстрые меры, принятые Мехельмердером, не могли утешить дона Эдуардо. Он не мог забыть пренебрежительного отзыва о его святая святых, а "кретин, маньяк, идиот" горели в его воспаленном оскорблением мозгу подобно валтасаровым "мене, текел, фарес". Оставить обиду неотмщенной было невозможно. Судьба Мехельмердера была предопределена. Как и когда это произойдет, дон Эдуардо не знал, но рассчитаться с Мехельмердером он решил при первом же удобном случае.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Катарина лежала у самого обрыва. Это было ее любимое место. Уголок, отгороженный, как ей казалось, от всего мира. С одной стороны рощица бетулей и густые заросли черной бромберии. С другой - обрыв. Двадцать метров над водой, а сколько уходит в серую глубину, бог знает. Катарина любила приходить сюда после еженедельной экскурсии в комнату смеха. В будний день выбраться не удавалось, после работы нужно еще часа два упражняться дома на арифмометре: крутить ручку равномерно и быстро, плюс-минус полсекунды. Если не тренироваться дома, реакция притупляется, и тогда может случиться... Катарина старалась не думать о том, что произойдет с нею, если она станет причиной задержки раз навсегда отлаженного процесса. А вот в выходной - другое дело. Обязательная групповая экскурсия в комнату смеха и битье зеркал по команде старшего группы занимало два часа. И хотя тренироваться на арифмометре нужно было и в выходной, Катарине все-таки удавалось выкроить часок, чтобы прийти сюда, к обрыву. В первое время ей здесь чего-то не хватало, и прошло немало дней, прежде чем она догадалась: тишина, никаких привычных звуков. И неожиданно это ей понравилось, хотя и показалось странным: как это может понравиться тишина? Оказывается, может. Катарина просиживала у обрыва, обхватив колени руками и вглядываясь в серую воду, пока обе луны не обегали небо раз двадцать. А иногда и дольше. Но хоть вокруг не было ни души, она ни разу не решилась снять лицо; впрочем, оно ей не мешало.