Юрий Греков - Калиф на час

Распорядок он, как человек в высшей степени аккуратный и сознающий свою высокую ответственность перед самим собой, установил четкий и неизменный. Надо сказать, трудился он в поте лица - и за себя, и за Штеркопля: выслушивал доклады Служб, отдавал приказы, учинял разносы, обдумывал, что бы придумать еще, копался в памяти информария. Работал, чувствуя себя настоящим, единственным Хозяином.

На третью или четвертую ночь приснился ему сон: сильно зачесалось между лопатками - он, не просыпаясь, поерзал спиной, и тут вдруг послышался легкий треск - кожа на спине небольно лопнула вдоль и расползлась, как будто кто-то вдруг быстрым движением рванул вдоль хребта застежку-молнию. Куртис, почему-то вовсе этому не удивясь, выпростался из легко, как чехол, свалившейся с него собственной кожи, вылез из нее - свеженький, новенький, в сверкающем пуговицами и галунами мундире. И только тут, проснувшись, ощупал себя - кожа как кожа, никаких застежек ни на груди, ни между лопатками. И хотел, было обидеться на странный и глупый сон, но тут вдруг подумал: "Погоди, а мундира-то у меня нет. А должен быть, поскольку Хозяин и властелин!" И, не долго думая, хоть было уже за полночь, нажал первую попавшуюся кнопку вызова. Оказалось - САД: на экране всплыло форменное лицо дежурного садиста. "А, какая разница!" - решил дон Эдуардо. Садист не успел открыть рот, как он рявкнул голосом Штеркопля:

- Хозяину нужен мундир. К утру.

И отключился, успев краем глаза заметить некоторую растерянность на форменной физиономии дежурного.

Наутро пневмопочта выбросила в приемник серый пакет с надписью наискосок "Хозяину. Лично".

Когда бумага треснула и расползлась под нетерпеливыми пальцами Куртиса, вспомнился ему недавний сон. "Сон в руку",-довольно ухмыльнулся он, стряхивая с новенького мундира последние клочья обертки. Мундир был что надо -в этом он убедился тут же, натянув его и крутнувшись перед зеркалом в туалете. Сверкающие, в три ряда, пуговицы с пятак величиной, галуны, на правом плече пышный золотой эполет - из зеркала на него глядел он - тот - из собственного сна.

И все-таки чего-то не хватало...

Конечно, Куртис в конце концов докопался бы до причины своего странного настроения, но случилось так, что догадка явилась в совершенно неожиданный момент.

Перечитывая очередную сводку Службы заводов, он обратил внимание на пункт: расход фенола повысился здесь на семь тонн против расчетного. Куртис не знал, для чего используется на заводах фенол, но такой резкий перерасход показался ему явно подозрительным. И тут его осенило: пьют, сволочи!

Дальше дон Эдуардо действовал с отработанной до автоматизма за многие годы четкостью:

он придвинул настольную лампу так, что ровный круг света лег пятном посреди стола, достал лист бумаги, попробовал иа ногте перо и тут, наконец, понял, что угнетало его в последние дни: за многими заботами он совсем запустил дело, которому отдавал все вечера в последние двадцать лет, - за три недели он не написал ни одной анонимки... Стоило дону Эдуардо понять это настроение его поползло вверх, как столбик термометра, к которому поднесли горящую спичку...

Он поставил точку, перечел еще раз написанное, и сунул листок в приемную щель кабинетного ретрадуктора. Через полминуты печатающее устройство выплюнуло листок с переведенным на немецкий язык текстом. Куртис взял чистый лист и стал переписывать. Получалось коряво, что особенно порадовало его. Изготовив два экземпляра, один он адресовал самому себе, и тут же положил в папку "Для принятия мер". Второй, тщательно заклеив в конверт, отправил пневмопочтой самому Начальнику Охраны Тайны Мехельмердеру.

На следующий день дон Эдуардо занимался делами столь же прилежно, как и в предыдущие, ко уже ничто не угнетало его. Больше того, он чувствовал какой-то особый прилив сил, предвкушая те вечерние минуты, когда он сможет, окончив многотрудные занятия, приняться за любимое с отрочества дело. Иначе говоря, жизнь дона Эдуардо наполнилась смыслом до отказа, и он гордо сознавал это.

Вечером, несколько поразмыслив, он вспомнил, что перед переходом в Хальт-время не успел отправить сигнал о шиншилловом боа мадам директрисы, и огорчился. Но только на мгновение. И тут же, взяв золотое перо, по памяти восстановил свое сочинение, нимало не смущаясь абсолютной его бессмысленностью вообще и здесь в особенности. При всей своей изобретательности и опыте доя Эдуардо был анонимщик ординарный и поступал согласно правилу: твое дело сигнализировать, о чем - не важно, пусть разбираются, за то им и деньги платят.