Юрий Греков - Слышишь, Кричит сова !

А чтоб работникам контроля особенно не ломать голову в поисках ответа на этот риторический вопрос, Михаил Иванович напоминал, что в условиях вспыхнувшей повсе83 местно книжной моды Каждану П. О. и карты в руки.

Иначе говоря, спекулирует он на естественной тяге народа к духовным ценностям, подлец. И положить этому конец немедленно - общественный и государственный долг народного контроля.

Почерком своим Михаил Иванович был очень недоволен, но раздражение усугублялось и другим обстоятельством.

"Сейчас заорет, чертова птичка",- со злобой подумал он. И в самом деле где-то далеко, еле слышно вскрикнула сова. "Летит уже,- скрипнул зубами Михаил Иванович, вглядываясь в заоконную темь.- Пристрелить бы, да нечем..." Сова вскрикивала уже совсем рядом - так бывало каждый раз, когда Михаил Иванович, войдя в раж, достигал высот вдохновения. Тут бы сосредоточиться - да как, если орет эта проклятая птица чуть не в самое ухо. И откуда только берется... И вдруг неожиданная догадка осенила Михаила Ивановича, и через мгновение злоба ушла, и обуяла его радостная уверенность: "Да ведь она пророчит! Пророчит то, что мне нужно!" Сова, словно услышав Михаила Ивановича, поперхнулась и смолкла. А он снова, ободренный и даже окрыленный, склонился над листом бумаги, старательно калеча буквы.

Как счетоводу и делопроизводителю райфинотдела Михаилу Ивановичу было отлично известно, что упомянутый Каждан П. О. в минувшем месяце получил в наследство теткин домишко, который за ненадобностью продал, оформив все, как полагается, через райфинотдел. И документы на этот счет выдал ему не кто иной, как сам уважаемый товарищ Сидоркин.

Это обстоятельство, по многолетней привычке выдавать белое за черное, Михаила Ивановича не то что не могло смутить, а даже вовсе наоборот сознание высокого артистизма в деле, которое он, в отличие от большинства нормальных людей, не считал занятием малопочтенным, вызывало у него гордость и удовлетворение.

Михаил Иванович аккуратно вложил листок в простой, без марки конверт, надписал покорявее адрес и, лизнув край, заклеил конверт. Сообщения свои Михаил Иванович посылал исключительно доплатными письмами. И здесь его можно понять: покупать марки в потребном количестве- при его счетоводской зарплате прямой путь к разорению, а других источников дохода он, к его великому и понятному сожалению, не имел.

Решив бросить письмо завтра по дороге на службу, не горит, пусть Каждан П, О. еще ночку поспит спокойно, Михаил Иванович, блюдя здоровье, выпил запасенную со вчера бутылку кефира и по недолгом размышлении вознамерился, хоть был всего десятый час, задать храповиикого, на что после столь многотрудного дня и особенно вечера имел полное право. И тут кто-то постучал в окошко с улицы.

Михаил Иванович встрепенулся, но, решив, что почудилось, снова присел на койку. Но стук уже настойчивее повторился. Михаил Иванович, встревоженно вглядываясь в заоконную темноту, осторожно, под стеной подобрался к окошку. За стеклом размыто темнел чей-то силуэт. Кто бы это? - гадал Михаил Иванович. И в самом деле, как не ломать голову - ни друзей, ни просто знакомых, да еще таких, что в поздний час стали бы стучаться к нему в окно, у него не было, хотя и жил он в этом городке больше года.

Неизвестный постучал опять. Михаил Иванович, прижимаясь к стене у окна, приподнялся на цыпочки и шепотом спросил в сторону открытой форточки: - Кто там? Что нужно?

- Я искать Михаил Зидорков,- так же шепотом отозвался стоявший за окном.

"Нерусский что ли?" - удивился про себя Михаил Иванович, а тот, за окном, чуть громче спросил: - Это есть вы?

- Ну, я Сидоркин,- согласился, продолжая держаться под прикрытием стены, Михаил Иванович.

- Я иметь к вам поручение. Дать письмо.

И не успел Михаил Иванович удивиться, как рама вдруг подалась, и в тот же миг через подоконник тяжело перевалился человек. У Михаила Ивановича обмякли ноги, в животе заныло.

Нежданный и незванный гость вежливо поклонился и подал ему длинный узкий конверт. Михаил Иванович машинально надорвал край, вытащил плотный листок и пробежал пяток строчек, отпечатанных на машинке: "Мой дорогой сын! Вне всякого сомнения, ты не подозреваешь о моем существовании. Но, надеюсь, наша встреча состоится в ближайшие часы, и тогда ты многое узнаешь. Подателю письма можешь доверять безоговорочно. Твой отец".

Чувство, мгновенно охватившее Михаила Ивановича, было чем-то средним между бессильной яростью и глухим разочарованием. Дело в том, что на тех листках, где в паспорте отмечают прописку, у Михаила Ивановича почти не осталось живого места. Синие и лиловые печати свидетельствовали о том, что владелец паспорта за последние десять лет исколесил пол-Союза. Но Михаил Иванович тем не менее не был ни великим путешественником, ни, скажем, обыкновенным летуном. Иные побудительные причины заносили его то в большой и шумный город, то в степное село, или горный кишлак: куда бы ни устремлялся он, следом за ним пробирался исполнительный лист в пользу не в меру зажившихся стариков Сидоркиных, коротавших свой век в небольшой деревне под Красноярском. Иной раз исполнительный лист сбивался с дороги, и тогда Михаилу Ивановичу удавалось пожить на одном месте и год, и два. Но случалось, что этот зловредный документ шел прямо по пятам, и тогда приходилось выписываться, едва прописавшись.