Энн Маккефри - Город, который боролся

— И куда ты задумал направиться? — спросил его Симеон.

Амос напрягся и заскрежетал зубами.

— В шлюзы, — резко бросил он. — Я должен вернуться на Бетель!

Симеон трагично вздохнул.

— А кто станет заслоном Бетеля от ОПОПИМ и ММ? Кто спасет спасенных от самих спасателей?

Амос был поражен, услышав, как Симеон повторяет ему его собственные мысли.

— Кому-то придется разбираться с ними, — продолжал Симеон.

— Рашель вполне сможет. Она дипломированный специалист по работе с инфосис…

— Рашель?! — удивленно завопил Симеон. — Она не справится с ними. Они сотрут ее в порошок Не говоря уж о том, что она и сейчас чувствует себя грязью.

— Они говорят, что не имеют права вмешиваться…

— Они говорят, они говорят, — передразнивая его, забубнил Симеон. — Подумай своей головой, Амос, и не выдвигай кандидатуру Джозефа. Он тот человек, что нужен тебе на планете, чтобы уговорить людей выйти из своих нор, в которые они попрятались. Нет, ты единственный, кто будет здесь на своем месте!

— Что мне делать — мне решать, — зло заявил Амос. — Ты тоже не имеешь права вмешиваться… — Лишь в этот миг Амос заметил, что лифт остановился. Он скрестил руки на груди. — Значит, ты намерен держать меня здесь в плену, пока Джозеф, Рашель и все остальные не улетят?

— Ты стал пленником собственных чувств, с тех пор как попал сюда. Почему, как ты думаешь, я стал так себя утруждать, чтобы ОПОПИМ и ММ занялись Бетелем?

— Ты сделал это?! Но адмирал и командор…

— …прислушиваются к тому, что я им говорю, чего ты так и не удосужился сделать. Тебе придется остаться здесь…

Поочередно на лице Амоса отражались ничем не сдерживаемые гнев, возмущение, отвращение и ярость.

— Ты признаешь это?

— Гм?

— Ты признаешься, что хочешь сделать меня своей игрушкой, секс-машиной, — в сердцах выкрикнул Амос, — которая заменит тебя в отношениях с Чанной.

— Я… что? — голос Симеона гремел, отражаясь от стен узкой кабины. — Ты сумасшедший! Хотя идея сама по себе интересна, — добавил он с легкой усмешкой, — но, заметь, ее предложил ты, не я. Но не ради меня ты должен остаться. Ради Чанны. Она действительно любит тебя, Амос. Как это вбить в твою закружившуюся от столь знатного рождения башку?

— Любит меня? Меня? Тогда почему она обнимает меня, а говорит: «Я люблю тебя, Симеон»?

— А разве в течение двух последних безумных недель не тебя она называла Симеоном-Амосом, не тебя?

— А, проклятье! — Амос, совершенно сбитый с толку, ударил себя ладонью по лбу.

— И конечно же, не меня, не мою голограмму и не мою капсулу она только что целовала! Дай ей хоть немного перевести дух. Она ослепла, черт возьми! Она испугана, опустошена, разбита. Не разбивай ее сердце из-за простой оговорки!

— Оговорки?

— Да, оговорки! Ты эгоцентричный пустоголовый сукин сын!

— Но ты же тоже любишь ее! — Амос тряс кулаком, высматривая вокруг цель, чтобы дать вылиться своей обиде и злости.

— Да, я люблю ее. Так же сильно, как и ты. Нет, наверняка гораздо сильнее. Да и она немножко влюблена в меня, и я очень ценю это. Но я не могу дотронуться до нее, Амос. Я не могу обнять ее, как бы сильно мне этого ни хотелось. Что тебя беспокоит?

— То, что она мечтает о тебе и представляет, каково бы ей было в твоих объятиях. — В узком лифте эхо повторило Амосу его злые ревнивые слова. — Мне кажется, ей хотелось бы закрывать глаза и слушать, как ты говоришь с ней, пока я буду заниматься с ней любовью. Я не стану выполнять эту прихоть ни для нее, ни для тебя.

— Ладно, тогда я скажу тебе все, что думаю. Я думаю, что ты безнравственный, тупой, ограниченный, узколобый ревнивый боров с заплывшими салом мозгами. Ну, я дам тебе возможность почувствовать, что она испытывает, когда ты трусливо бежишь отсюда, оставляя ее в одиночестве с таким грузом.

Симеон выключил в лифте свет. Амоса окружила абсолютная тьма: это продолжалось, пока он не достиг того состояния, когда огни и цвета начинают мерещиться просто ради самоуспокоения. Человеческое зрение не приспособлено к абсолютной темноте. Даже самой мрачной ночью с закрытыми глазами человек все равно видит хоть какой-то свет…

Темнота и движение дезориентируют.

«И пугают», — был вынужден признать бетелианец.

— Прекрати, — сказал Амос спокойно, но твердо. Симеон не отвечал. — Прекрати, я сказал, — в его голосе уже ощущался оттенок беспокойства. «Произошел несчастный случай, кто будет сомневаться в его словах?»