Генри Каттнер - Меч грядущего

Он безвольно лег.

Он больше не чувствовал под собой твердой кушетки. Падающий сверху песок постепенно засыпал его с головой. Корт летел вниз, сквозь сияние теплого света. Из песка начали складываться узоры… папоротник… пальмы… застывшие кристаллы…

Он стоял в стеклянном лесу.

Воздух был прозрачен, как на картине Руссо [2] Вероятно, имеется в виду не Теодор Руссо, французский живописец XIX века, чьи картины можно увидеть в Эрмитаже, а его однофамилец Анри Руссо (1844-1910), один из известнейших представителей примитивизма. , и, в точности как у Руссо, вокруг возвышались живые растения. Они выглядели узорчатыми, точно папоротник, и прозрачными, словно хрусталь.

Корт прикоснулся к мерцающему листу, и тот завибрировал. И запел.

Пиццикато хрустального звона… Шепот и шелест стеклянного леса… Звуки, невесомые, как лучи света, пели на тысячи ладов, ветви грациозно покачивались, вспыхивая на солнце. Музыка отзывалась трепетом в теле Корта. Он стал частью сверкающих джунглей, их песня была его песней…

Что-то теплое ласково коснулось ноги. Он посмотрел вниз. Непонятно откуда прихлынуло голубое озеро и, точно слезы Ниобеи [3] В греческой мифологии — дочь Тантала, жена царя Фив Амфиона, в наказание была превращена Зевсом в каменное изваяние, из глаз которого продолжали вечно литься слезы. , стало подниматься все выше и выше. Корт вспомнил. Синее море! Синее море, которое укачивало его на всем долгом пути сквозь время!

Однажды он уже боролся за то, чтобы вырваться из-под гипнотической власти лазурных глубин, и сейчас это прикосновение наполнило его гневом и ужасом. Сине-зеленая безмятежность, когда-то сулившая мир и покой, теперь означала для Корта забвение смерти.

Он ринулся вперед, сокрушая хрустальный лес.

Прозрачная страна чудес оказалась хрупкой. Причудливые ветки легко ломались, когда Корт продирался сквозь них. В хрустальном пении послышался диссонанс, звенящий крик протеста. Песок под ногами скрипел и похрустывал. Все закружилось в ослепительном водовороте, сжалось до размеров далекой световой туманности. Звук усилился, перешел в рев, и…

Все исчезло.

Вокруг была безбрежная серая пустота. Потом, откуда ни возьмись, в ней явилось что-то громоздкое, асимметричное, странно угловатое, ярко-желтое.

Оно росло.

Оно стало величиной с башню. Оно выбрасывало бледно-коричневые протуберанцы, огромные грибовидные отростки. От основания «башни» к ногам Корта, словно ковер, протянулась янтарного цвета дорожка.

Пятна света с невероятной скоростью превращались в ядовито-оранжевые сферы с бледно-серыми пятнами. Они кружились в чудовищном танце, отступали, надвигались снова, улетали вдаль и возвращались.

Вокруг, словно деревья, росли кубы и многогранники.

Янтарная дорожка заскользила к «башне», унося Корта в самый центр дьявольской свистопляски.

Громоздившиеся вокруг абстрактные фигуры падали, разбивались и исчезали. Какая-то алая чаша наверху устремилась вниз, издавая оглушительный вой,— казалось, рушится само небо.

Мир, который сам порождает себя и сам себя воплощает…

В какой-то глубоко запрятанной и потому нетронутой части разума Корта сложилась мысль: «Это видения, извлеченные из моего подсознания. Дьявольский механизм Фарра делает так, что для меня они становятся реальностью».

Этот мир был пугающе настоящим, и страшнее всего было приятное возбуждение, поднимающееся внутри Корта. В геометрическом танце он уловил определенный смысл, начал ощущать, что кроется за символами абстрактного кубизма, живыми и звучащими. Желтые кольца складывались в спираль и поднимались ввысь, издавая пронзительно-высокий звук, их визг сливался с глубоким басом бесформенного фиолетового пятна, которое извивалось и корчилось, точно амеба.

Корт чувствовал, что постепенно становится частью этой неистовой пляски форм и цвета, дышит ей в такт.

Желтое с пронзительным визгом превращалось в красное… красное с пением в оранжевое… оранжевое с журчанием в зеленое. Гудящий хор изумрудного треугольника перерастал в синее...

Синее сворачивалось кольцами и вздымалось, маня, увлекая в бездну безвременья…

В синее море вечности!

Корт бросился с кулаками на «башню», на чудовищные, угловатые фигуры вокруг и увидел, как они рушатся под его ударами, проваливаются во тьму, которая постепенно растекается, пожирая краски и звуки.

Он стоял один в темноте.

Мрак был почти полный. Корт скорее чувствовал, чем видел скользящие сквозь него тени, еле различимый намек на форму…