— Падлам хотел бы задать вам несколько вопросов,— сообщил комендант,— но это потом.— На лице его появилось самодовольное выражение.— Для начала я хочу сказать, что очень обязан вам за сведения, которые вы сообщили в нашей прошлой беседе.
— Вы имеете в виду, что они сослужили вам пользу? — спросил Лиминг, с трудом веря собственным ушам.
— Весьма существенную, в свете серьезного и в высшей степени глупого побега. Все охранники, отвечавшие за четырнадцатый барак, будут переброшены в районы боевых действий, где их отправят в космопорты, которым угрожает нападение. Впредь неповадно будет так грубо пренебрегать своими обязанностями.— Он задумчиво взглянул на собеседника и продолжал: — Меня ожидала бы такая же участь, не посчитай Зангаста побег пустяком по сравнению с теми важными данными, которые я получил от вас.
Несмотря на изумление, Лиминг не преминул этим воспользоваться.
— Когда я к вам обратился, вы лично распорядились, чтобы меня кормили получше. Вы, разумеется, ожидали ответного подарка?
— Подарка? — Комендант опешил.— Я ни о чем таком не думал.
— Тем лучше,— одобрительно заметил Лиминг, восхищенный великодушием тюремщика.— Благое дело — благо вдвойне, если оно не сопряжено ни с какими скрытыми мотивами. Юстас это непременно учтет.
— Вы хотите сказать,— вставил Паллам,— что его нравственные принципы идентичны вашим?
Черт бы побрал этого типа! Однако он не дремлет. Теперь держи ухо востро!
— В некотором отношении сходны, но не идентичны.
— Каково же самое важное отличие?
— Видите ли,— сказал Лиминг, стараясь выиграть время,— это трудно сформулировать.— Он потер лоб, а в голове его в это время бешено роились мысли.— Я бы сказал, что у нас разный подход к вопросу о мести.
— Тогда объясните разницу,— потребовал Паллам, устремляясь по следу, как голодная ищейка.
— С моей точки зрения,— признался Лиминг, мысленно посылая собеседника ко всем чертям,— он слишком склонен к садизму.
Неплохо, теперь он сумеет оправдаться, если к нему начнут приставать со всевозможными претензиями.
— В каком смысле? — не отставал Паллам.
— Я предпочитаю действовать сразу, не откладывая дела в долгий ящик. Он же норовит продлить мучения жертвы.
— Продолжайте,— настаивал Паллам, проявляя невыносимое занудство.
— Если бы мы с вами были смертельными врагами и если бы у меня, в отличие от вас, было ружье, я бы выстрелил и убил вас. Если же Юстас приговорит вас к смерти, он поведет дело медленно, не торопясь.
— Опишите его метод.
— Для начала он даст вам почувствовать, что вы обречены. А потом и пальцем не пошевельнет до тех пор, пока вы полностью не поверите, что все это только иллюзия, что вам ничего не грозит. Тут он напомнит о себе легким ударом. Когда возникшие страхи и опасения улягутся, он снова ударит, уже посильнее. И так далее, и так далее, по нарастающей — причем столько раз, сколько нужно.
— Нужно для чего?
— Для того чтобы вам стала ясна ваша участь, а муки ее ожидания оказались невыносимыми,— На мгновение задумавшись, он добавил: — Ни один Юстас еще никого не убил. Они используют свою оригинальную тактику. Либо устраивают несчастный случай, либо вынуждают жертву наложить на себя руки.
— Доводят жертву до самоубийства?
— Именно это я имел в виду.
— И нет никакой возможности избежать подобной участи?
— Почему же, есть,— возразил Лиминг,— Жертва может в любую минуту обезопасить себя и освободиться от всех страхов, если искупит зло, нанесенное партнеру Юстаса.
— И такое искупление немедленно прекратит вендетту?
— Совершенно верно.
— А вы лично это одобряете?
— Да. Если моя обида перестает быть реальной и превращается в воображаемую, Юстас ее больше не замечает и никак на нее не реагирует.
— Значит, вот к чему все сводится,— многозначительно произнес Паллам.— Его метод дает мотив и возможность для раскаяния, а ваш — нет?
— Пожалуй, так.
— И это означает, что у него чувство справедливости развито более гармонично?
— Но он бывает и совершенно безжалостен,— возразил Лиминг, не в силах придумать ничего более удачного.
— Это к делу не относится,— отрезал Паллам.
Он задумчиво помолчал, потом заметил коменданту:
— Похоже, что в данном союзе партнеры не равны. Невидимый компонент, к тому же еще и высший. В сущности, он — господин материального раба, но проявляет свое господство так тонко, что раб первый же начнет отрицать свою участь.
Читать дальше