Томас Диш - Щенки Земли

Позднее:

Я провел лучшую часть дня в темноте, слушая музыку. Мои глаза… Какое негодование вызывает у меня моя несуразная плоть!

Сегодня он по собственной воле пришел в мою темную комнату рассказать историю своей жизни. Для самого первого раза он оказался впечатляюще разговорчивым. Подозреваю, что до сих пор никто не проявлял интереса к его персоне. Его история в самом деле безрадостна — только бесповоротно бесцветную жизнь можно экстраполировать на базе такой истории, разве что с мимолетными проблесками долга, но в самом дальнем чулане.

Ребенок родителей в разводе; молодость Ш. была наполнена отсутствием постоянства. Он редко два года подряд ходил в одну и ту же школу. Несомненно способному, ему был уготован неординарно тяжелый удел всегда быть следующим за самым способным ребенком в классе, всегда вторым из лучших. «Я, — говорил он, — всегда был тем выпускником, который выступает с приветствием в начале учебного года». Соревновательность всецело поглотила его; он переутомлялся от того, что соперникам давалось без усилий. При таком положении вещей личная дружба невозможна; она подразумевала бы прекращение огня. Ш. понимает, что он принес свою молодость в жертву ложным идолам; теперь его молодость израсходована, и он жертвует тем же идолам жизнь.

Ему 24 года, но у него тот вечно юный вид, который так обыкновенен для грызущих гранит науки: тщедушная нескладная фигура, угреватое мертвенно-бледное лицо, волосы чуть-чуть длинноваты, чтобы можно было назвать это стрижкой под ежик, но и слишком короткие, чтобы лежать на голове. Глаза, напоминающие яйца-пашот, выражают меланхолию, которая не внушает симпатии, — возможно, из-за очков типа очков Макнамары. Привычка неизменно поджимать губы перед тем, как начать говорить. Неудивительно, что он так же обижен привлекательностью внешнего облика, как Савонарола. Сила, красота, здоровье, даже симметрия обошли его стороной. Когда другие «шестерки» «болеют» перед телевизором во время спортивных передач, Шипанский уходит из комнаты. Создания, подобные Фредгрену, которые ничего собой не представляют, кроме красивой внешности, могут возбуждать в Ш. такие страсти презрения и зависти, что у него мгновенно появляется склонность к кататонии, причем такова его первая реакция на любую страсть.

(Я вспомнил свое дышащее ненавистью описание Фредгрена. Я стал задаваться вопросом, живописую я черты Шипанского или свои собственные. Он начинает все больше и больше напоминать мой образ в страшном сне, тот аспект Луиса Саккетти, который Мордикей давным-давно, еще в наши школьные годы, окрестил «Мозгом Донована».)

Так у него нет подкупающих черт? Его остроумие, например. Но нет, хотя я часто смеялся над тем, что он говорит, он неизменно такой толстокожий в своих шутках — иногда вульгарных, иногда подразумевающих двусмысленность, — что его остроумие вскоре становится таким же доводящим до изнеможения, как и его молчание. Во всем этом присутствует какая-то отвратительная самовлюбленность этакого упорного самоочернения. Не лучше ли назвать это самооскорблением?

Пафос таких личностей, их главная (а для некоторых непреоборимая) прелесть состоит в том, что они всецело неприятны. Это и есть губы тех прокаженных, которые святым надлежит учиться целовать.

Остановись, мгновенье! Я нашел привлекательную черту!

Он сознался сегодня, явно стыдясь этого признания: «Мне нравится музыка». Он ухитрился поведать всю историю своей жизни, не подчеркивая того обстоятельства, что все свободное время без остатка отдавал этому заслуживающему упоминания воодушевлению. В рамках своих пристрастий (Мессиан, Булез, Стокхаузен и др.), Ш. — опытный и проницательный знаток, хотя (что очень специфично) весь его опыт знакомства с их произведениями накоплен по грамзаписям. Он никогда не бывал ни на концерте, ни в опере! Шипанский не принадлежит к стаду наших общественных животных, только не он! Когда я намекнул, что не знаком с «Et expecto resurrectionem mortuorum» [73] * И с нетерпением ожидаю воскрешения из мертвых ( англ. , стилизация под латынь). *, он проявил поистине миссионерское рвение, потащив меня в библиотеку послушать произведение.

Как поразительна для слуха новизна этой музыки! После «Et expecto» я послушал «Couleurs de la Cité Celeste, Chronochromie et Sept Haikais» [74] ** Цвета неба над городом, хронокартинка и японские семистишья (франц) . **. Где я был всю свою жизнь? (В Байрейте, вот где). Мессиан так же значителен в музыке, как Джойс в литературе. Скажу только: здорово.