Татьяна Апраксина - Предсказанная

Новое порождение Безвременья более всего походило на восставший из гроба скелет какого-нибудь древнего правителя. Кости, местами обтянутые иссохшей желтоватой кожей. Обрывки полуистлевшего одеяния, некогда — алого с золотом. Череп с подвязанной нижней челюстью. При этом роста в монстре было добрых три метра. Двигаться нормальным образом он не мог — связки и сухожилия давно сгнили, а потому величественно парил в полуметре над землей.

Пожалуй, трехметровый скелет был бы смешон, и Анна от души повеселилась бы — но от него тянуло тлением, душной и темной замогильной тоской, диким страхом погребения заживо, гнилой кровью на пальцах, уставших царапаться в крышку гроба…

— Что это еще за Дьябло доморощенное?

— Не ведаю, — мрачно ответил Серебряный. — С подобным обличием еще не сталкивался…

— В смысле — обличием?

— Число порождений здешних земель ограничено, а вот число обликов, которые они могут принимать — нет, — разъяснил владетель.

— Это для нас чем-то важно?

— Пожалуй нет, ведь силы, присущие им, не изменяются… — но прозвучало это не слишком уверенно.

Коренные обитатели Безвременья не торопились нападать, видимо, опасаясь отпора сродни тому, что уже дал им Вадим. Им требовалось время, чтобы сообразить, что второго такого шоу не будет, а пока что разномастные твари держались поодаль, удерживая кольцо, но не рискуя приближаться.

Анна попыталась найти взглядом источник света. В небе, на высоте метров пяти, парил огонек, больше похожий на круглый клубок мохера. Отдельные пушистые нити света, казавшегося то серебристым, то золотистым, выбивались из клубка и плавали в воздухе вокруг основного источника.

Помимо этого девушка обнаружила, что светится и вся компания, включая ее саму. Не защищенные одеждой участки тела испускали легкое сияние, которое не резало глаза, но было достаточно ярким. Руки Анны светились теплым желто-оранжевым светом, лицо Флейтиста — холодным бело-голубым, напоминающим оттенок лапы дневного света. Она покосилась на руки Гьял-лиэ на своих плечах. Тот же холодный зимний оттенок. Потом Анна посмотрела на Вадима и озадачилась.

То, что исходило от его лица и рук, тоже, конечно, можно было назвать светом. Только Анне больше казалось, что это — некое иное излучение. Более всего оно походило на голубовато-синие вспышки сварки или свечение медицинской кварцевой лампы, которой ее потчевали в детстве в кабинете физиотерапии. Этот свет ничего не освещал, только заставлял глаза слезиться.

— Зачем это? — удивилась девушка.

— Защита, — не поворачиваясь, ответил Флейтист.

Анну посетила слегка хулиганская мысль. Она вскинула руку к самому краю освещенной площадки, туда, где в воздухе суетилась какая-то летучая погань. Как она и ожидала, с ладони сорвался узкий светлый луч, слабенький и быстро рассеявшийся, но до мелких тварюшек, кишевших в воздухе, он все же долетел. В короткий миг, пока луч еще не погас, Анна увидела плоские морды и широкие кожистые крылья с когтями на концах. Теперь стало ясно, что за шелест и писк доносятся из темноты. Воздух кишел летучими мышами. Вопреки утверждениям, что человек их слышать не может, Анна всегда различала звуки, которые издавали охотящиеся летучие мыши. Она не боялась их, как не боялась ни крыс, ни змей, ни лягушек, но летучие мыши Безвременья едва ли отличались таким же робким и покладистым нравом, как их родственники из Полудня.

— Когда все это на нас навалится… — задумчиво начала Анна.

— Будем надеяться, что это не случится никогда, госпожа моя, — ответил Серебряный.

— А чего они ждут?

— Мне неведомо… — вздохнул полуночник, отошел от Анны на пару шагов и принялся беседовать с Флейтистом на их наречии, то и дело бросая на девушку и Вадима резкие короткие взгляды.

До Анны доносились отдельные слова — певучие и переливчатые, совершенно удивительно звучащие здесь, в душном сумраке чужого опасного места. Словно два ручейка журчали поблизости, заставляя надеяться на лучшее, предвкушать глоток чистой воды и свежего воздуха. Девушка подошла поближе к спутникам — просто чтобы слушать, как они говорят. Одних звуков их речи было достаточно, чтобы слегка приободриться.

Судя по интонациям, ни до чего вдохновляющего они не договорились. Каждая следующая фраза Гьял-лиэ звучала все выше и резче, каждый ответ Флейтиста — все короче и тише. Она не понимала ни слова, но прислушивалась просто так, и вдруг удивилась: ведь понимала же еще недавно и Одноглазого, и Господина Посланника, и разношерстую толпу гостей. Серебряный называл ее Говорящей-с-Полуночью.