Вольдемар Грилелави - Ежик с иголками

Легкий толчок, пару секунд полета, и нет беды, исчезло то горе, что выгнало из дома и принесло в этот чужой заброшенный уголок. Несколько автомобилей просигналили, интересуясь причиной остановки Евгения, но он отмахнулся от них, и они обгоняли, одиноко стоящий посреди моста автомобиль, уезжая дальше. Эта боль и страдания маленького ребенка передались и Евгению, и ему вдруг стало невыносимо от всей его прожитой жизни, от потерь и утрат, с такой легкостью позволивших отнять у него сам смысл жизни. И так сильно захотелось вдруг броситься вместо этого ребенка вниз в черную манящую воду, что страшно стало от самого желания. И тогда он неожиданно для самого себя вспыхнул страстной любовью к этой маленькой беззащитной самоубийце. Захотелось схватить на руки, прижать к себе и защитить от всех злыдней на свете.

Нет, он не позволит ей умереть. В кои века возможна и случается такая внезапная долгожданная встреча двух одиночеств, чтобы возможно допустить потерю и расставание. Он просто не пустит ее в эту холодную черную мертвую воду, а возьмет с собой и уговорит на жизнь. Ведь она еще так мала, чтобы, не вкусив все ее прелести, расстаться так нелепо навечно. Не существует в мире такой беды, из-за которой нужно терять самое ценное, подаренное самой природой.

— Идем со мной, — тихо почти шепотом проговорил Евгений, отрывая ее руку от перил и беря в свою. — Холодно уже. Поехали ко мне. Мне тоже ужасно плохо и одиноко. Просто я взрослый, вот и передумал прыгать с моста. А знаешь, как сильно хочется.

Девочка неожиданно резко глянула ему в глаза, словно услыхала дикую несуразную мысль из уст взрослого человека. Она была немного удивлена и не совсем понимала, откуда он взялся, и зачем берет ее с собой. Чтобы ребенок не успел опомниться и передумать, Евгений скоренько усадил ее на заднее сиденье, заблокировав двери, и они на скоростях понеслись в сторону его дома.

— Проходи, смелее. Можешь снять свои ботиночки, вот тапочки, они тепленькие, мягкие, — Евгений суетился вокруг молчаливого, застывшего в неподвижности, ребенка, снял с нее ботинки, сам надел тапочки, оставленные Натальей, и привел ребенка в зал, усаживая на диван напротив включенного телевизора. — Сейчас мы будем с тобой пить чай и смотреть мультики, — неожиданно предложил он, вспомнив такие слова. Сам он давненько мультики не смотрел, но помнил, что по кабельному телевидению показывают их по специальному детскому каналу, который часами могли смотреть его дети. И лишь Светлана с трудом отрывала их от экрана и запрещала. Иначе они моли смотреть свои мультики сутками.

Потом он глянул на ее заношенную одежку и ушел в детскую, где в антресолях еще стопочками лежали детские вещи. Ребенок по комплекции был схож с Натальей, поэтому он легко отобрал несколько необходимых одежонок и вынес к девочке.

— Вот, возьми, переоденься. Это одежда моей дочери. Она чистая и хорошая. Но пока ей без надобности.

— А где она? — вдруг спросила девочка, удивив тем самым Евгения, которому неожиданно показалось, что ребенок и говорить не умеет, потому так долго и молчала.

— Ушли они от меня. И жена, и дочь, и сын. Нет, дети не очень хотели уходить. Но ведь так принять, что дети всегда с мамой. Взрослые сорятся, а папа всегда остается один.

— А почему они ушли от вас? — спросила она, и взгляд ее потеплел, словно наполнился неким сочувствием и состраданием. — Вы, наверное, сильно обидели их?

— Да, ты права, я их очень сильно обидел, — вдруг понял он из ее слов жгучую правоту, кусающую за сердце. — Мне очень жаль теперь, но назад вернуть еще трудней.

— Вы их били, да? — с каким-то недоверием и сомнением произнесла она, словно хотела знать побольше о человеке, не позволившим ей осуществить задуманное самоубийство, и привезшим ее в этот шикарный, богаты и красивый дом.

— Нет, ты что, такое даже в мыслях у меня никогда не было! — словно испугавшись столь неестественного обвинения, воскликнул эмоционально и категорично Евгений. — Я никогда в своей жизни просто не посмел бы побить слабого, а уж тем более любимого. А я их очень сильно все равно люблю. Но так мало уделял внимания, увлекся своей работой и совсем забыл про них. Вот жена и обиделась за такое мое равнодушие и безразличие. Забрала детей и ушла к другому. Понадеялась, что тот уделит ей большего внимания и любви. Хотя, я уже стал сомневаться.

— Но это же неправильно! Нельзя из-за этого уходить из дома. Работа не может обижать. Как же она не понимает такого простого! — удивленно и слегка обиженно за этого хорошего дядю воскликнула девочка. Ее настолько поразила причина разлуки этих людей, что даже верить в этот абсурд не хотелось.