Я вздрогнула и задрожала.
— Несчастная, — прошептала я, и из глаз моих потекли слезы.
— Да ты действительно потрясена, — удивился он, вытирая мои слезы. Он был, похоже, растерян, и не знал, как со мной себя вести. — Господи, а я уже думал, что ты просто бездушная и бессердечная стерва, столько гадостей и подлостей ты натворила в театре из зависти… А говорили, что ты недавно загнала сплетнями в гроб свою подругу и разбила счастливый брак другой! Я же думал, что вместо сердца у тебя… — он сказал неприличное грязное слово, — кусок угля!
Я разрыдалась изо всех сил. Такого оскорбления я не выдержала.
— Может тебе действительно отдохнуть? — растеряно спросил он. — Я тебя утешу и залечу твои раны… Ведь ты так долго желала этого, что я уже думал, что ты вешаешься мне на шею, — со смехом гордо сказал он, напыжившись… — Если ты не можешь, то я тебя буду утешать…
— Нет-нет! — поспешно сказала я, когда он меня обнял. — Я лучше протанцую…
Но мне придется повторить полностью свою роль, ибо я ничего… абсолютно ничего не соображаю… — я икнула. — И не знаю ли, получится или нет…
Похоже, то что я согласилась танцевать, как он желал, кажется, ему не очень-то и понравилось…
— Как же я не замечал, насколько ты красива! — недоуменно и обиженно сказал он. На этот раз это не понравилось именно мне.
Меня привели на сцену под ручку… По тем взглядам, которые на меня кидали, я поняла, что меня просто люто ненавидят… А сейчас еще и раздражены. И никто мне не верит, что мне стало плохо — все считают это очередным капризом, чтоб завоевать расположение режиссера и постановщика танцев… Того самого толстенького, который привел меня сюда…
Я ловила на себе взгляды, которые если б могли жечь, то спалили бы меня. Под ними я автоматически гордо подняла голову. Не было такого положения, которое могло бы сломить меня. Но стало еще только хуже — ненависть еще больше ожесточилась. И режиссер перестал мне верить.
— Проститутка… Стерва… Б… — слышала я приглушенный шепот. — И этого уломала! Если б не покровительство любовника князя ее давно бы вышвырнули на улицу, — зло сказала какая-то маленькая стервочка, судя по ее рыбьим глазам и стервозному лицу, так чтоб обязательно услышала я.
Режиссер стал раздражаться, но, увидев, что я также растеряно стою, несмотря на его раздражение, оставил репетицию на помощника и сам провел меня в гримерную… Он был зол.
— Не оставляй меня, — попросила я. Он, видимо, понял, что я не играю, и помог мне.
— Что ты стоишь?
— Ничего не помню, — обречено сказала я. — Я н-не могу! — я чуть не разрыдалась. — Как обрыв!
Наверное, я была жалка, потому что он помог мне найти одежду, сделать грим, и даже сказал мне название пьесы. Увы — оно мне ничего не говорило. По счастью, он дал мне авторский экземпляр… И пока он отлучился, мне хватило ее пролистать… Элементарная тренировка…
Плохо то, что он не сказал мне, кого я играю. Но покрой одежды подсказал мне, где искать.
— Я играю Доруту? — спросила я.
Он только ухмыльнулся.
— Ты против? — удивилась я.
— Ты еще не прима! — ухмыльнулся он. — Без слов он потащил меня в малый репетиционный зал, где уже ждала за клавесином, этой утонченной аэнской штучкой с тремя рядами клавиш и прозрачным звуком, аккомпаниаторша. Звук был потрясающий — мягкий, прозрачный, пронизывающий, свежий… Какой хочешь… Эти аэнцы всегда бавятся сложнейшей формой звука и высокими частотами — резонанс и инструмент был построен таким образом, что усиливались и добавлялись чисто механикой акустикой высокие частоты, делая игру невыразимо прозрачной, звук выпуклым и одухотворенным… Специальные задвижки на панели меняли чисто механически характеристики трубочек и труб, создавая варианты разбавления высоких частот… Выступление на таком инструменте — изумительно… После него, живых высоких частот эксайтера в прямом исполнении под пение не хотелось играть ни на одном клавире или пианино… Я знала, что не сразу в механические пианино в древности стали вставлять акустические эксайтеры и обработку, гашение середины спектра в дерево… Это сильно заставило изменить форму и сложность инструмента… Но живое открытое пение в зале без устройств, которое несет живое воздействие голоса и его естественного магнетизма, психической энергии, вскоре заставило перейти или на специальные залы или на такие инструменты… Ведь живое воздействие настоящего Гения — это может быть экстаз сердца, какого не добьешься никаким инструментом… Я слышала Деэну — сердце просто плавилось от счастья, а душа уносилось прочь от ее великого живого голоса… Личное воздействие Гения, его сердца, его ауры, его психической энергии — великая сила…
Читать дальше