Джеффри Форд: Отличный Город

– Объяснитесь, – потребовал я. Он закончил свое дело и, прожужжав молнией, повернулся ко мне.

– Слушайте, – сказал он, – вы, поди, и не знаете, где мы оказались.

В этот миг форма отвисшей мочки его уха заставила меня заподозрить, что Создатель затеял всю эту поездку ради того, чтобы покончить со мной, наказав за давнюю нескромность.

– О чем вы говорите? – спросил я.

Он шагнул ко мне, подняв руку, и я ощутил, как напряглось мое тело, но он уже мягко опустил руку мне на плечо.

– Если вам от этого полегчает, можете дать мне пинка, – сказал он и наклонился, поддернув полы длинного сюртука, чтобы открыть мишень.

Я отвесил пинок в подставленный зад и проснулся в карете. Еще не открыв глаза, я почувствовал, что карета стоит и что наконец настало утро. За окном слева виднелся стоящий в ожидании мужчина, а за его спиной – жалкий деревянный городишко. Над городом нависала гора, по-видимому тот самый Гронус, неистощимый источник синего духа, минерала, отапливавшего и питавшего энергией Отличный Город.

Прежде чем собрать вещи, я изучил незнакомца. Череп сродни лошадиному, глаза широко расставлены, челюсть тяжелая – идеальный благонамеренный и бестолковый чиновник. Заметив открывающуюся дверцу, он бросил насвистывать и приветствовал меня.

– Добро пожаловать в Анамасобию, – произнес он, протягивая руку в перчатке. Его тучность скрадывалась упрямым подбородком, а неправильный прикус был не слишком заметен из-за выдающихся скул. Я сжал его руку, и он представился:

– Мэр Батальдо.

– Физиономист Клэй, – ответил я.

– Большая честь, – поклонился он. Я спросил:

– У вас что-то случилось?

– Увы, ваша честь. – Он, казалось, готов был расплакаться. – В Анамасобии завелся вор. – Он подхватил мой саквояж, и мы зашагали по единственной улице городка – утоптанной ногами земляной дороге.

На ходу мэр обращал мое внимание на городские достопримечательности, восхваляя красоту и благоустроенность построек. Он испытывал мое терпение красочными эпизодами местной истории. Мне продемонстрировали зал собраний, банк и таверну – все из тех же серых волокнистых досок под шиферными крышами. Несколько зданий, в том числе театр, были довольно просторны и даже украшены примитивной резьбой. На нескольких досках виднелись изображения лиц и животных, перемежавшиеся зигзагами молний и крестами. На южной стене банка горожане оставляли свои автографы. Мэр от всей души восторгался этой традицией.

– Не представляю, как вы здесь живете, – заметил я, выдавив из себя остатки доброжелательности.

– Видит бог, мы скоты, ваша честь, – отозвался он, покачивая головой, – зато мы умеем добывать синий дух.

– Да, разумеется, – согласился я, – однако я как-то видел на выставке во Дворце Науки обезьяну, которая умела писать на пергаменте слова «Я не обезьяна». Пятьсот строк, и каждая строка заканчивалась пышным росчерком.

– Чудо, – вздохнул мэр.

Он проводил меня к обшарпанному четырехэтажному зданию в центре городка. Сей дворец именовался «Отель де Скри».

– Я снял для вас весь четвертый этаж, – объявил мэр.

Я проглотил просившиеся на язык слова.

– Обслуживание превосходное, – продолжал он. – Подают отличное жаркое из кремата, и выпивка достойна похвалы.

– Крематы, – повторил я, поджав губы, однако прервал фразу, заметив проходившего по левой стороне улицы синего старика. Батальдо, проследив мой взгляд, махнул рукой медленно ковылявшему к нам уродцу. Тот, не повернув головы, махнул в ответ. Кожа у него была цвета безоблачного неба.

–Что это значит? – поразился я.

– Старые шахтеры так много времени проводят в синей пыли, что пропитываются ею насквозь. В конце концов они полностью превращаются в камень. Бедные семьи продают их государству на вес за половинную стоимость чистого топлива. Если же родственники не нуждаются в средствах, то вносят их в списки «твердокаменных героев» и оставляют в городе как памятник отваге, в поучение молодежи.

– Варварство, – процедил я.

– Мало кто доживает до такого конца, – заметил мэр. – Обвалы, ядовитые газы, падения в потемках, сумасшествие. Вот мистер Битон, – добавил он, указывая вслед синему старцу, – через несколько дней обнаружится где-нибудь, тяжелый как могильная плита нетвердый как скала.

Мэр открыл передо мной парадную дверь отеля и представил хозяину. Последовал обычный обмен любезностями. Пожилая пара, царствовавшая над облезлым изяществом «Де Скри», мистер и миссис Мантакис, являли каждый в своем роде физиономическую летопись нелепостей. Природа промахнулась, наделив старика черепом настолько узким, что в нем едва ли оставалось место для разума, и длинным, как мое предплечье. Когда он нагнулся поцеловать мой перстень, я понял, что не стоит ожидать от него многого. Не имея привычки, так сказать, пинать больную собаку, я наградил его улыбкой и ободряющим кивком. Хозяйка в свою очередь оскалила в улыбке острые зубки хорька, и я отметил про себя, что каждый раз, расплачиваясь по счету, неплохо будет тщательно пересчитать сдачу. Сам отель, с его потертыми коврами и надтреснутыми канделябрами, говорил о сером, затянувшемся убожестве.