Юрий Мишин - Иной

Время как будто остановилось, а наш старенький «Антонов» завис над торцом заросшей травой грунтовой полосы Усть-Усинского аэропорта. Нет, я не ушел в Сумрак. У меня и мыслях такого не было. Но воспринималось все как в замедленном кино.

— Десять метров!

Я хотел посмотреть на Назимова, но не мог оторвать взгляд от высотомера.

— Восемь метров! Миша, решайся! Другого выхода нет. Шесть метров до земли!

Краем глаза я видел, как мимо нас проносятся посадочные знаки и какие-то не то сараи, не то лабазы.

— Четыре метра!

— Ладно. Рискнем, — голос инструктора доносился до меня как бы издалека. — Реверс по команде. Но не раньше!

— Понял, командир. Три метра! Два метра!

— Давай! — крикнул мне Михаил, и я тут же включил реверс. — Два метра!

Лопасти медленно развернулись против потока, гоня воздух в обратную сторону. Как долго! Вперед я даже не смотрел. Чего я там не видел. Полоса заканчивается, а мы еще не сели.

— Метр! — краем глаза я увидел, как Назимов немного взял штурвал на себя, поднимая нос самолета. Метр! Ме…, - из-за сильного толчка при касании я чуть не откусил себе язык.

Позади, в салоне послышался какой-то грохот. Там что-то падало. Возможно, даже подчиненные мне кровососы.

«Не важно, — подумал я. — Пристегиваться надо, — и, оторвав взгляд от высотомера, посмотрел вперед». Отчаянно тормозя наш самолет, стремительно несся к видневшейся в трехстах метрах прямо по курсу строительной площадке. Стрелка указателя скорости показывала все еще достаточно много: сто сорок, сто тридцать, сто.

— Зараза, — выругался Михаил Иванович, всем весом давя на тормозные педальки. — Врешь! Должны уложиться!

Шестьдесят километров в час. Я убрал реверс. До наваленных кем-то куч земли оставалось не больше ста метров. Пятьдесят километров, сорок.

— Все, — облегченно сказал я. — Почти встали.

— Нет, нет, пока еще нет, рано радоваться, скорость двадцать!

Наконец, качнувшись несколько раз на тормозах, «Ан-24» полностью остановился в пятнадцати метрах от выкопанной, поперек, взлетно-посадочной полосы траншеи. Прямо за ней стоял брошенный кем-то ржавый бульдозер.

Машинально я вырубил двигатели и, обессилено откинувшись на спинку сиденья, посмотрел на Назимова. Михаил Иванович смеялся. Сначала беззвучно, а потом захохотал в полный голос:

— Ну, мы дали с тобой, Сергей! — говорил он, вытирая выступившие слезы. — Уложились, а? Молодцы! — и сразу посерьезнел. — Одно только плохо.

— Что? — безразлично спросил я.

Посадка вымотала меня настолько, что не было сил.

— Взлетать-то как будем? Таким же макаром? — спросил он и снова заржал.

— Там посмотрим, — ответил я и, оставив Назимова в кабине, пошел проверить пассажиров.

Денис, судя по всему, чувствовал себя прекрасно. Он натащил в грузовой отсек каких-то чехлов и, свернув калачиком все свои двести пятьдесят килограмм мышц, клыков и когтей, неплохо устроился. Увидев меня, он мигнул своими огромными желтыми глазищами и в знак приветствия элегантно помахал кисточкой на хвосте. Что ж, правильно сделал. Отопление мы включить естественно забыли, а в шкуре-то теплее. В салоне был бедлам. С полок попадало какое-то авиационное барахло. При торможении спинки свободных сидений упали вперед. Впрочем, Инквизиторы были в порядке. Все четверо сидели, судорожно вцепившись в подлокотники, и смотрели на меня. Видимо они бояться летать!

— Извините, — выдавил я из себя. — Так вышло.

Дрампиры уже открывали дверь, и подтаскивали к ней трап. Что ж? Видимо им не привыкать. Только подойдя ближе, я увидел, что у Ганса сильно разбит нос.

Без тени раскаяния я подумал, что на нем все заживет, как на собаке, но вслух сказал:

— Полоса слишком короткая, друзья мои. Вот и потрясло.

«Друзья», зло оскалясь и искоса поглядывая в мою сторону, установили, наконец, трап и вывалились на свежий воздух. За ними последовали Инквизиторы. Я с удовольствием бы вышел тоже, но надо было дать кое-какие указания пилоту. Поэтому, пришлось вернуться в кабину, бросив на ходу Денису уже принявшему человеческий облик:

— Посмотри за кровососами, а я сейчас.

— Нет проблем, — откликнулся он и пошел к выходу.

В кабине Михаил Иванович закусывал. В руках у него была крышка от термоса из которого тянуло ароматным кофе, а в руке Назимов держал здоровенный и уже основательно надкусанный бутерброд.

— Присоединяйся, — невнятно с набитым ртом проговорил он. — Меня после таких ситуаций всегда пробивает на еду.