Андрей Гуляшки - Драгоценный камень

— Видите ли, в чем дело, — сказал Андрей уже спокойнее, затягивая ремни на ранце. — Рудник — это не лавка: поставил пост у входа и можешь быть уверен, что никто не войдет. Эти старые рудники похожи на дома, где много дверей и окон, с той разницей, что двери и окна у домов известны, а у рудников их никто не знает и не видит. Мы с вами видим только одну дверь, вот, — и он показал на яму. — Но чем вы мне докажете, что эта дверь единственная и что других нет? А если есть и другой вход? Охрана будет сторожить здесь, спереди, а злоумышленник проберется в другом месте и подорвет не одну, а десяток шахт. Сейчас злоумышленник спокоен — он уверен, что сделал свое дело. Но, если вы поднимете шум, он поймет, что ничего не сделал, и вернется обратно. Поэтому я советую вам потерпеть и помолчать. Вместо того чтобы бежать в село Цвят звать милицию, пойдемте со мной. Увидите и озеро, и сталактиты, и много других сказочных вещей. Хотите?

Некоторое время мы только молча смотрели на него, восхищенные силой его логики, пораженные блеском его открытых чистых глаз.

Первым опомнился Радан.

— Это умно, — сказал он. — Но я предложу одно изменение к вашему проекту. Совсем маленькое, а именно: в вашем путешествии под землю вас буду сопровождать только я. Анастас и Теменужка останутся здесь дежурить. Если они увидят что-нибудь подозрительное, они зажгут факелы и прибегут к нам. — Он подумал минутку. — Галерея не разветвляется?

— Там есть отклонения влево и вправо, — сказал Андрей, — но они такие низкие и узкие, что сбиться с дороги невозможно. Место, где мы остановимся, отсюда примерно в часе ходьбы.

Теменужка вздохнула, на глазах у нее выступили слезы. Она ничего не сказала, только отвернулась и стала ковырять ногой землю. Не знаю, чем уж она там так заинтересовалась, что ей понадобилось ковырять ногой землю.

А Радан улыбнулся как-то виновато и сказал:

— Я тебе сколько хочешь сталактитов принесу, честное слово.

Теменужка молчала.

— Поможем сейчас товарищу геологу, — сказал он. — А завтра, если все будет в порядке, спустимся вместе. — Он помолчал. — И смотрите в оба, понятно?

— Будь покоен, — сказал я. — Рассчитывайте на меня. — И ободряюще улыбнулся им. — В добрый час!

Прошла ночь, наступило утро — облачное, серое. С каждым часом небо опускалось все ниже; начал моросить тихий, необыкновенно кроткий для летнего времени дождь.

Нас было трое. Забившись в кусты, мы всматривались туда, откуда должен был появиться Радан. Андрей курил сигарету за сигаретой. Теменужка вздыхала, а я посматривал на темный небесный свод, едва видный сквозь нависшие ветви, и тщетно пытался вспомнить какое-нибудь грустное, элегическое стихотворение.

Вот, думал я, Теменужка вздыхает по Радану. Андрей тревожится из-за своего драгоценного минерала. А я бессмысленно смотрю вверх и не знаю, по кому мне вздыхать, из-за чего тревожиться. Я только чувствовал, что мне грустно, что в душе у меня как-то пусто, а почему — как я ни старался, я не мог себе объяснить.

Впрочем, зачем мне занимать вас собой! Вы уже приблизительно представляете себе мой сухой и прозаический характер, мою склонность всегда и во всех случаях показывать себя таким, какой я есть от природы: рассудительным и деловым человеком. Лучше дадим слово Радану. У него поэтическая душа, и, как думает Теменужка, он гораздо интереснее меня. Но о чем вы говорите, скажете вы, — ведь Радана с вами нет?

Верно, его нет. Простите. Я совершенно не собирался вводить вас в заблуждение. Я расскажу вам то, что услышал от Радана, правда, несколькими днями позже, когда эта история с бериллом уже имела свой конец.

«Андрей шагал впереди, я — за ним. Фонарик его светил, как прожектор, и это очень облегчало нам путь — минуты через две мы уже добрались до того места, где я заметил мину. Впрочем, мне не пришлось показывать ему фитиль, он сам его увидел. У него удивительная способность все вовремя замечать, ничего не упускать из виду. «Налево яма, здесь — трещина», — предупреждал он меня все время. И хорошо, что он меня предупреждал, иначе я бы сто раз разбил себе голову — так мчались мы по этому лабиринту. Итак, он заметил шнур и, не медля ни секунды, вытащил нож, плюнул на его острие и осторожно срезал фитиль у самого капсюля. Потом мы пошли дальше, вперед.

А галерея круто спускалась вниз. Каждую секунду мне казалось, что сейчас я поскользнусь и так и буду катиться по этому крутому каменному цилиндру до самого адова пекла, а там свалюсь прямо в огонь и дым. При этом воздух становился все тяжелее. Он стал похож на холодную густую кашу, и, что самое странное, он сжимал мне грудь так, словно кто-то стискивал ее железной рукой.