Вообще-то, готовили на полевой кухне, ординарец бегал туда с судками, и вся его задача заключалась в накрывании стола и мытье посуды.
В домике давно никто не жил. Мошонкин первым делом разделся до трусов и вымыл полы. Потом отскоблил штык — ножом потемневшую от времени и грязи поверхность стола. Неведомо какими путями достал кусок клеенки и застелил.
Все свободное время он что-то мастерил: табуреты, крыльцо, двери, шкафчики. Если бы у Картазаева были нервы, то он бы его достал.
С самого начала отношение Мошонкина к Картазаеву было двойственным. Ротный его предупредил, что это очень важная персона из Москвы и сказал, что он отвечает за него головой. Его даже обязали дать подписку на гербовой бумаге, где было и про ответственность и про служебную тайну.
Мошонкин был парень простой. До службы в армии работал трактористом в родном селе под Челябинском и всегда уважал образованных людей. Еще дома он любил завести отвлеченную беседу с агрономом или главбухом, считая их слова истиной в последней инстанции.
Мошонкин и к Картазаеву испытал неподдельное уважение. Сразу видно, человек специалист в своем деле. Мошонкин считал, что других в Москве и не держат.
Хоть и в штатском, но по выправке видно военного. И не в слабых чинах.
И вид нагнанной техники его тоже нисколько не удивил. Видно достаточно повидал до этого. Мошонкин вспомнил себя в первый год службы, как ходил с открытым ртом.
Картазаев почти все время молчал, но Мошонкина с его вечными прибаутками никогда не одергивал. Сразу видно, человек знает силу слову.
Хоть он и не был богатырской комплекции, но осанку держал гордую, а ходил так размашисто — не успеешь увернуться — сшибет.
При разговоре смотрит прямо в глаза, а взгляд прожигает насквозь. Железный человек. И страшный.
Такой не перед чем не остановится, и если будет нужно, не задумываясь, положит дивизию. Что уж говорить о нем, о Мошонкине. Его точно не пожалеет.
И вот с таким человеком ему приходится работать. Не дай Бог, что случись — в дисбат. Вот с такой гремучей смесью уважения и страха Мошонкин и относился к Картазаеву.
А он-то поначалу обрадовался, хотел вопросы задать про этот жуткий Вольд. И люди почему гибнут, спросить, и почему им никто не помогает. Спросил. До сих пор передергивает.
Вроде парень не робкого десятка, рос на сплошных драках с пацанами из соседнего села. Вон тезку встретил Ваську Пащука, вечного своего соперника, он сейчас в соседнем батальоне стоит в кордоне — обнялись как родные братья, вспомнили родные деревни, будто десять лет дома не были.
На вопросы Мошонкина Картазаев так глянул, играя желваками, что тот понял, что его дело десятое — принеси, подай, а в душу лезть не смей. И пригорюнился. Очень поговорить любил, а тут глушь. Избушка на курьих ногах, и молчун на втором этаже.
Носить рацию за плечами Мошонкину долго не пришлось. На первый же день протянули в избушку прямой кабель с командного пункта, а на крышу привинтили тарелку космической связи.
В доме установили компьютер и факс, из которого с шорохом беспрерывно вылезали километры бумаги. И все на правительственных бланках.
Мошонкина еще удивило, что, несмотря на всю официальность, большие люди обращаются друг к другу по именам. "Володя, на твой запрос сообщаю". Или "Твои пожелания я передал своему заму по коллегии министерства", подпись "Твой Веня".
Запала в душу еще одна телеграмма: "Категорически не согласен с твоим мнением о Дэне, а к лондонскому убийству он вообще не причастен никоим образом" И подпись: "Буйвол".
Ну и дела. В комнате стояла специальная машина по превращению документации в труху, и обычно Картазаев делал это сам, доверяя Мошонкину только наименее секретные материалы.
Если уж про смерть в Лондоне не секретно, то какие же Картазаев тогда сам уничтожает?
Мошонкин, забывшись, щелкает губами. Это ж, к каким тайнам допущен человек?
— Что щелкаешь, Василий Иванович? — спросил Картазаев, появляясь на лестнице без шума и совершенно неожиданно.
Эта его привычка Мошонкину не нравилась. Вроде баловства — возникнет сзади и замрет как статуя. И как это у него получается? Ступает неслышно, словно все время в разведке и старается шума не производить даже дома.
Баловство, одним словом. Да и неприятно. Чего-нибудь делаешь, думаешь, что никто не видит, а он стоит, наблюдает. И молчит.
Да, не повезло Мошонкину с командировочным. Единственно, что его привлекало, так это вежливость Картазаева. Называет исключительно по имени отчеству, никогда не грубит. В еде непривередлив. Ест солдатскую кашу, что и все.
Читать дальше