Виктор Пшеничников - Искатель. 1981. Выпуск №6

И все-таки, подумал Ровнин, это короткое «я», обычное в такой ситуации и в таком разговоре, его не удовлетворяет.

Потому что он ждет, что во всем этом окажется что-то. Пусть немногое, но то, что должно было обязательно стоять за пребыванием Лешки в Южинске и за его смертью. Но, кажется, ив материалам, а главное, по поведению Бодрова, за этим ничего существенного не стоит.

— Что, Евстифеев — он так ничего и не узнал?

Полковник усмехнулся. Вопрос был лишним. Но в то же время этот вопрос был очень важен для Ровнина.

— Ничего, — сказал Бодров, бесстрастно разглядывая стол.

— Совсем ничего?

— Ничего, если не считать, что он все-таки вышел на преступную группу.

Бодров посмотрел на Ровнина опять с легкой улыбкой.

— Как он на нее вышел, Сергей Григорьевич?

Ровнин понимал, что и этот его вопрос был лишним. Потому что и дураку ясно: Лешка вышел на группу случайно. Иначе он подумал бы о засаде.

— Не знаю, — сказал Бодров. — Не знаю, Андрей Александрович. Думаю, совпадение.

— Южинцы — они тоже так думают?

— Южинцы? — Бодров покачал головой. — Евстифеев делал так несколько раз. Несколько раз он переодевался в форму ВОХР и включался в группы по перевозке.

«Ладно, подумал Ровнин. — Может быть, именно так и было. Если нет фактов, надо переходить к лирике».

— Словесное описание первого налета он составлял?

— Конечно, — сказал Бодров. — Ну, само собой, вместе с отделом.

— Других прохожих не было?

Бодров вздохнул.

— Улица эта тихая. Фактически непроезжая. И не ходит по ней никто, магазинов нет.

— А с завода?

— С завода как раз в этот час никто не выходил. Смена не кончилась, да еще зарплаты ждали.

«Тихая улица, — подумал Ровнин. — Естественно. Судя по первым ощущениям, такая четверка должна была выбрать именно тихую улицу. И все-таки. Неужели после Лешки так ничего и не осталось? Только фотография, на которой он лежит рядом с упавшим пистолетом?» Ровнин поднял глаза и встретился с взглядом Бодрова. В глазах полковника было сейчас участие и желание помочь.

— Неужели Евстифеев даже предположений никаких не высказал?

— Предположений? А что, описания налета и участников группы вам мало? — Кажется, Бодров по-своему тоже защищал Лешку.

— Мало.

— Хорошо. У Евстифеева было предположение, что у налетчиков есть свой человек в банке, который и сообщает им о перемещении крупных партий денег.

«Свой человек в банке, — подумал Ровнин. — Ну, для этого не надо быть гением».

— Вам и этого мало? — сказал Бодров.

— Мало. Мне мало. Понимаете, Сергей Григорьевич? Понимаете — не мог такой человек, как Евстифеев, ничего не раскопать.

Бодров поднял брови.

— Вы что, его хорошо знали?

— Да. Он…

Ровнин остановился. Не нужно деклараций. Не нужно объяснять Бодрову, кем был для него Лешка. Собственно, что он может ему сказать? Что Лешка Евстифеев был для него другом? Но сказать это Бодрову значило вообще ничего не сказать. Во-первых, Лешка Евстифеев был для него больше, чем другом. А во-вторых… Во-вторых, он был Лешкой Евстифеевым.

— Ну как? — спросил Бодров. — Вижу, знали больше, чем просто по службе?

— Да. Я… Я его очень хорошо знал.

Бодров тронул первую папку.

— Вы как — все здесь просмотрели?

— Все. Но третью и четвертую папку я не смотрел.

— Третью и четвертую. — Бодров усмехнулся. — Так вы тогда самого главного не видели, Андрей Александрович. Записей.

— Записей?

— Да. — Бодров раскрыл третью папку. Порывшись, достал небольшой листок. Пробежал наспех и протянул Ровнину. Ровнин всмотрелся. Листок был нелинованным, маленьким, вырванным из самого простого карманного блокнота. Такие блокноты, стоящие копейки, покупают обычно «на раз». Чтобы, использовав, потом без всякой жалости выбросить. Записей на листке было немного. Так что листок был исписан примерно наполовину мелким и неразборчивым Лешкиным почерком.

— При нем нашли блокнот. Так вот, там был заполнен только первый лист. И еще четыре — под рисунки. Читайте, читайте.

Ровнин стал просматривать записи, сделанные на листке, и ощутил холодок. В общем-то, ничего особенного здесь не было. Но он знал Лешку и знал, что зря такие вещи Евстифеев писать не будет. Ровнин сразу понял, почему этот листок лежал в дополнительных материалах. Другого места для него и не могло быть. Собственно, разобрать эти закорючки не составляло особого труда. А разобрав даже часть, можно было понять: то, что здесь записано, для грамотного, квалифицированного оперативного работника ни под каким углом не может относиться к фактам. Все это относится к «выдумкам». К тому, что на служебном жаргоне принято называть «идеалистикой». Но Ровнин отлично знал, что Лешка никогда не занимался идеалистикой. Было ясно, что эти записи Лешка, делал для себя, а не для постороннего чтения. Фразы, даже после расшифровки, шли без всякой внутренней связи.