Александр Громовский - Феникс

Ровно в один час пополудни мы заканчиваем сеанс. На сегодня достаточно. Поработали хорошо, хотя и мало. Впрочем, как посмотреть... Говорят, Сезанн в день накладывал на холст 5-6 мазков. Байки для идиотов!

Я завинчиваю тюбики с краской, отмываю кисти, сливаю грязный керосин в грязную баночку и закручиваю пузырек со скипидаром. Запах керосина и смолистый дух "Пинена" давно уже оттеснил Галкины зефиры и распространился по всей мастерской.

Пока я проделываю все эти привычные и, надо сказать, радостные операции, Галина подходит ко мне уже полностью одетая и даже с накрашенными губами, чего я не позволял ей делать, пока она позировала. Она целует меня в щеку как любимого папочку и упархивает из квартиры до следующего, обусловленного договором, дня.

10 АВГУСТА

Как стремительно прокручивается любительская кинопленка нашей жизни. Вот ползешь ты на четвереньках, вся жизнь впереди. Вот школьник, студент планов "громадье"... Вот семьянин - жена, дети, карьера... Оглянуться не успеешь, как мелькнет слово "конец".

К чему я об этом? А ни к чему. Просто настроение паршивое.

Подобный (шопенгауэрский) релятивистский скептицизм последнее время все чаще накатывает на меня.

13 АВГУСТА

Завтра открытие выставки и сегодня шли последние приготовления. И я решаюсь вступить в бой. А какого черта, думаю, я должен уступать! Это взыграла упрямая часть моего характера, унаследованная от матери-болгарки. Пользуясь отсутствием протеже госпожи Президентши, я вешаю свои три портрета на одну из стенок его секции (его, видите ли, секции!). Я не могу лепить портреты впритык к пейзажам, в обнимку с графикой. Это графику можно расположить кучно и ничего она от этого не потеряет. А большим полотнам нужен воздух, особенно портретам. Если госпожа Президентша этого не понимает, то... Впрочем, все она распрекрасно понимает. Просто у нее такой характер. Но у меня тоже, знаете ли, есть характер. Хватит мальчишке и двух третей секции. У меня в его годы и этого не было.

Я вспомнил прошлогоднюю выставку (в которой я не участвовал). Змеились кабели по полу, пылали юпитеры жарким светом, телерепортеры с камерами на плечах многозначительно двигались в пространстве выставочного зала. Тусовалась публика: не то бомонд, не то богема. И девочки-натурщицы с восторженными лицами, с пылающими щечками, в экстравагантных нарядах, порхали по залу от полотна к полотну, охотно позировали и давали интервью на фоне своих портретных двойников - возлежащих на диванах, сидящих в креслах, и прочая. Девочки были счастливы!

Я буду последней свиньей, если позволю лишить моих девочек-натурщиц вот такого простительного, столь нужного им счастья. Галина, Наташа, Алена, вас увидит публика. Завтра. Или я умру, защищая вас!

То же самое я сказал прямо в глаза г-же Президентше, когда она появилась в 2 часа пополудни в сопровождении своего нового фаворита.

Фаворит, как ни странно, не стал взбрыкивать копытами и вел себя тактично, этично и где-то даже поэтично. Мне снова стало стыдно, и я унизился до того, что стал просить у бородатого юнца прощение. Но г-жа Президентша, своей невоздержанностью ни в чем, помогла мне сохранить лицо. Она чуть не подожгла меня гневным взглядом, я познал упругость ее грудей и угловатость характера, когда ее мощное тело теснило меня к стене. Но я стоял, как один из 38-ми панфиловцев под Москвой, и она, г-жа Президентша, отступила от моих позиций, как битый Гудериан.

Веселый и злой, я бродил по залу, охраняя свои картины, пока Президентша не укатила восвояси на своем подержанном "Рено" модели 88 года. Потом я успокоился и даже помог парню развесить его картины на оставшемся пространстве ЕГО секции. Это даже интересно, думал я, сопоставить, а точнее сказать, противопоставить мои реалистические портреты с его как бы портретами, выполненными в стиле арт-садизма. Контраст получился убойный.

С удивлением и даже порой с завистью смотрел я на полотна этого Карелина. Надо обладать поистине изощренной фантазией, чтобы сотворить такое с прекрасными телами женщин. Классических пропорций для него не существовало: угловато-шипастые, треугольно-кубические женщины-монстры, распятые на его полотнах в виде цыпленка табака, вызывали противоречивые, но сильные чувства. Я бы подобное написать не смог, даже если бы и сильно захотел. Он - человек нового времени, новых идей, и этим мне он интересен. Я не против модернизма, я даже где-то за него. (Обожаю импрессионистов, люблю усатого Сальвадора Дали, но не люблю Пикассо.) Но у меня есть сильное подозрение, что главная цель иного модерниста весьма далека от искусства. Его полотно - это скорее дубина, которой он ударяет по голове бедного зрителя. Ударить как следует по башке, и тем самым обратить на себя внимание - вот его цель. Стало быть, он не любит искусство, а часто вообще его презирает, он любит себя в искусстве.