Array Журнал «Полдень XXI век» - Полдень XXI век 2003 №5-6

Я глядел на белые пятки Аиды и видел каменное крошево у подножия пирамид, видел блестящую от соли, лопнувшую от зноя землю жалкой страны Куш, видел красные саванны и изжелта-серый буш, в пятнах жесткой выгоревшей травы. Я целовал их, и губы мои касались горячей смолистой палубы, липли к столу в дымной таверне, обжигались дыханием пыточной жаровни.

Я прижимал ее подошвы к своим щекам — в голове моей гудели барабаны. Виделась мне безумная пляска на курганах из золотых монет и драгоценных каменьев…

Мне было интересно, видит ли Аида за моими плечами султаны и золотые шнуры гонорной шляхты или, может, мелькают там однообразные лики туркестанских вояк — сплошь пыльные усы да глаза, выцветшие на солнце? Но об этом она не говорила. Она катала на синем языке шарики моего семени, смеялась, расчесывая мне волосы. Дедуля, появляясь некстати, одобрительно скалился и подбадривал нас возгласами.

Потом Аида уехала. Я не спросил — куда. Я ожидал от жизни широты, свободы, но, закончив школу, всего лишь перепрыгнул из одного кукольного мирка в другой.

Жорж Берадзе женился на Эльвире и открыл свой магазин. Сережа Ким уехал в Биробиджан и играет там в театре. Мне совсем стало тоскливо. Я одолжил денег, украл у отца подтяжки, причесался впервые в жизни на прямой пробор и улетел в Москву. Все время пути я держал во рту урюковую косточку, подобранную во дворе моего дома. Выплюнул я ее у ступеней Первого гуманитарного корпуса МГУ. А с ней вместе выплюнул и желание вернуться назад.

Я зажил весело и суетливо, хотя иногда, в пустой телефонной трубке мне слышались спокойные слова: «Если не краткую жизнь лепестка на воде…»

Однажды, года через три, где-то в Останкине гроза настигла меня врасплох и, спасаясь, я нырнул в кафе.

— Нечто среднее между Хемингуэем и Ремарком, — сказал я барменше. Та глянула устало и нацедила мне азербайджанского бренди. За стеклянной стеной бушевали стихии. В шпигат водостока проваливались палочки от мороженого и билетики, асфальт пузырился. Бренди пах жженой покрышкой.

Меня окликнули по имени, я обернулся.

За соседним столиком сидела Аида и махала мне рукой. Рядом неловко помещался здоровенный молодой негр, добродушный и застенчивый.

— Это Габа, мой друг, — сказала Аида.

Габа очень осторожно пожал мне руку.

— Как ты? Студент? Работаешь? — спрашивала Аида. Она повзрослела, черты ее лица приобрели категоричную завершенность, в голосе было больше бархата. Дедуля тоже оказался здесь, но мне не понравился его вид — он усох, кожа отдавала желтизной. На жесткие седые его кудельки была нахлобучена красная замызганная бейсболка, на ногах — белые кроссовки без шнурков. Ассегая при нем не было. Дедуля присасывался к прямоугольной бутылке и бессмысленно хихикал.

Я отвечал, что учусь, не работаю, потому что не хочу, что мне живется неплохо и я заканчиваю писать свою книгу. Габа слушал очень внимательно и старательно кивал, улыбаясь все шире и шире. Аида внимала так серьезно, что я понял — ей неинтересно.

— А ты как? — оборвал я себя.

— Я переводчица. Вот Габа — отучился и работает в нашей фирме.

Габа сказал: «Да, да» — и рассмеялся.

— Надо посцать! — пробасил он, поднялся и, танцуя, побрел к нужнику.

— Что ты в нем нашла? — спросил я, как мог ревниво.

Удовлетворенная, Аида молвила:

— Ну, у него такой потрясающий… носорог!

Я пожал плечами.

— Это не то, что ты подумал! — поморщилась Аида и рассказала историю Габы.

Родился Габа в Кении, недалеко от Найроби. Когда он был маленький, со своими братьями он ходил на станцию и мыл там бутылки в кафе. Шли впятером по обочине шоссейной дороги и пели, прихлопывая в ладоши. Когда поешь — меньше устаешь, дыхание ровное и ноги не сбиваются с ритма. Габа был самый маленький, и ему, чтобы попадать шагом в синкопу, приходилось семенить или подпрыгивать на месте. Поэтому Габа все-таки уставал. Однажды он устал так сильно, что здорово отстал, но продолжал идти и петь и хлопать в ладоши. По дороге Габе попался огромный сероватый валун. Габа прошел мимо, а валун хрипло вздохнул и двинулся следом. Обернувшись, Габа понял, что это не валун вовсе, а носорог. Его нижняя, острая губа брюзгливо двигалась, ноздри посвистывали, а глаза, красные и маленькие, подслеповато мигали. Такие точно глаза были у бваны Джонса, учителя из миссии, когда тот, выпив тыкву-другую пива из сорго, снимал очки. Габа потому и не испугался.

Носорог глядел на Габу и размышлял о чем-то Габе непонятном. Потом Габа увидел, что носорог танцует — переступает ногами. Габа перестал хлопать в ладоши. Тогда носорог засопел еще пуще и мотнул головой.