Елена Грушко - Голубой кедр

* * *

За разговором Лебедев не заметил пути. Почему-то не цеплялись сучья за одежду, ветки не рвали волосы, замшелые трухлявые бревна - умершие деревья - не лезли под ноги, тайга не мучила бесконечным чередованием сопок. Нет, шли - будто кто стежку под ноги стелил. А солнце все брезжило в полудне.

- А что? - усмехнулся домовой, словно подслушав мысли Николая. - Ведь на правое дело!

Круглое лицо дзё комо было настороженным. Он прижал палец к губам и осторожно поманил домового и Николая за собой. Они сделали несколько шагов и увидели дерево среди поляны.

...Кедр и правда казался голубым. Пушистые пучки его длинных игл отливали то живой синевой, то чистотой изумрудной зелени, то окутывались лиловым туманом. Кора состояла из множества многоцветных чешуек, они мягко пересверкивали, и свет, словно оживший ветер, плыл по стволу и ветвям. Ветви мерно подрагивали, словно переговаривались с ветром, а по ним, распушив хвосты, перелетали серые и рыжие веселые белки, сновали серьезные бурундучки, отмеченные по спинкам следами пяти медвежьих когтей. Узкая хитроватая мордочка белогрудого гималайского медвежонка высунулась из-за толстого сука. Оглядевшись, он начал ловко карабкаться вверх, будто по ступенькам поднимался, шаловливо тянулся короткими лапами к белкам. И еще множество зверюшек, названия которым и не знал Лебедев, сновало по ветвям. И птицы сидели то там, то здесь, будто притянутые негаснущим, не боящимся близкой зимы теплом.

Вершины кедра было не разглядеть, и то одно, то другое облачко цеплялось за ветку и, рассеянное в дымку, растворялось на фоне серого неба. Пробившийся сквозь пелену неверный одинокий луч лениво дремал в развилке, но свет ярче солнечного шел от золотистых, крепких, истекающих ароматом шишек; волны голубого сияния исходили от игл, ветвей, ствола... Да нет же, разглядел Лебедев, шишки были вовсе не шишками, а... диковинными птицами. Казалось, они растут на ветках дерева.

У подножия голубого кедра мирно подремывали, свернувшись клубком или безмятежно раскинувшись, тигры и медведи, рыси и кабаны. Бродили косули, изюбры, волки... Мирно было, спокойно, будто старое мудрое дерево хранило мир и покой всей тайги. Лебедеву вдруг тоже захотелось прилечь там, на траве, приткнувшись к мягкому и теплому звериному боку, но в это время он заметил неподалеку, на той же поляне, другое дерево - и вспомнил слова Игоря: "Будто яблоня в цвету". Нет, это дерево меньше всего походило на яблоню: оно было сплошь белым из-за облака паутины. Торчали кое-где черными углами высохшие ветки, а те ветви голубого кедра, которые были ближе к нему, тоже засохли. Здесь не порхали птицы, не прыгали белки. Белое дерево спало непробудным сном.

Из-за ствола голубого кедра показался Игорь. В руках у него была кинокамера, на груди - два фотоаппарата. Он, не отрываясь от объектива, медленно обходил поляну.

Со смешанным чувством смотрел на него Лебедев, стоя под прикрытием раскидистого куста шиповника, похожего на догорающий костер из переспелых ягод и увядающих листьев. Обида боролась с радостью вновь встретить живого, настоящего, реального человека, почти товарища, поступившего, конечно, по-свински, но... теперь, когда Лебедев увидел кедр, понял его притягательную силу, почувствовал, как самозабвенно увлечен Игорь съемкой, обида начала таять. Да, для этого человека главное в жизни - искусство, ему подчинена вся жизнь.

- Охоньки!.. Оюшки!.. - чуть слышно причитал рядом домовой. - Ну, лихоимец! Ну, супостат!

- Да что вы так? - тихо молвил Лебедев. - Он же ничего плохого. Он же фильм, понимаете?.. на пленку хочет кедр снять - и все! - путался он в непривычных для домового словах и понятиях.

- Даже место вокруг Омиа-мони священно, его нельзя осквернять, сурово произнес дзё комо, не спуская глаз со сверкающего ствола. - Сюда бабы приходят, чтобы ребятишек родить. Придет - съест орешек - а вместе с зернышком в нее птичка чоко перепорхнет. Чоко - души не рожденных еще людей. Вон, видишь, растут они на дереве Омиа-мони? - указал дзё комо на диковинных птичек. - Да разве только души людей там растут? Тигрицы, зайчихи, медведицы, изюбрихи сюда приходят. Даже росомахи. Даже змеи. Тайга всех родила, всем жизнь дала. Женщина зернышко съест - человек родится. Тигрица проглотит - тигр родится. Орлица склюет - орел родится. Понимаешь, Мэрген? Но только раз в году Омиа-мони себя людям показывает...

- Почему? - Лебедев подумал, что не зря спешил Игорь, как чувствовал он!

Дзё комо махнул рукой. Казалось, ему трудно говорить от волнения. Морщины резко обозначились на его усохшем лице. Сочувственно поглядев на друга, за него ответил домовой: