Валерий Губин - Памятник

Утром они увидели огромного, до небес, Павлова. Он шел медленно, тяжело дыша, приближаясь к встающему на горизонте лесу.

- Толя, держись! Мы тебя видим! - закричал Спиридонов.

- Толя, толя, толя, толя, - запело все вокруг, засвистел ветер в кустарнике и засуетились потревоженные птицы. Образ помутнел, съежился и медленно растаял.

Через неделю они снова услышали грохот - сильные глухие взрывы один за другим в течение нескольких часов доносились с той же стороны.

- Это наш корабль взрывается, мы еще много раз будем это слышать. Нашей малышке понравился звук, вот она и развлекается и нас развлекает, объяснил Калнынь, но друзья видели по его лицу, что он сам не очень в это верит.

Наступил юбилейный день. Аппарат удалось наконец наладить, но Спиридонов никак не мог отделаться от вяжущего чувства беспокойства. Что-то произошло в их мире, что-то изменилось, а он не мог понять - что.

Все собрались за столом. Кирабаев взял кружку с дымящимся напитком и попросил слова:

- Сегодяшний день, - сказал он, - похож на все другие, так же как он будет похож и на те, которые нам осталось прожить. Но все же мы должны его отметить. Тридцать лет - внушительная дата. Мы прожили их в мире и согласии, не потеряв себя и своего разума. Сегодня с нами нет Павлова, и это омрачает наш праздник, но будем надеяться, что с ним ничего не случилось, и он обязательно вернется. Скоро мы уйдем навсегда, и обычно люди, подходя к этой черте, думают о том, что останется после них. Но нам некому оставлять, некому передать ни мысли, ни рукописи. Однако мы не исчезнем бесследно - наши образы, слова и дела запечатлелись в этой природе, и мы будем еще долго, а может быть всегда, присутствовать во всем окружающем. Ведь мы дали этому миру объективное существование. Без нас он бы остался неуслышанным, неувиденным, непочувствованным. Без нас вся видимая и невидимая жизнь сотни миллионов лет оставалась бы тенью и в этой тьме небытия двигалась к своему неизвестному концу. А мы ее разбудили.

"Как он постарел, - думал Спиридонов, глядя на Кирабаева, - весь высох и сильно сгорбился. Только глаза остались такие же, как в молодости". Наконец он понял, что его тревожило: тишина, абсолютная тишина уже который день. Никто не поет, не передразнивает их, не звенит колокольчиками, не имитирует храпа Калныня. Все замерло, будто в испуге. "Неужели что-то случилось с Павловым?"

Тут до них опять долетели звуки, только совсем другие, отрывистые и резкие - три или четыре громких хлопка, потом еще и еще.

- А знаете, - неуверенно начал Кирабаев, - это очень похоже на бластер, если бить с нескольких шагов в камень, в скалу.

- Но ведь он ушел так далеко?

- Что здесь далеко или близко? Может, наша малышка хочет, чтобы мы услышали?

Снова донеслись выстрелы. Они встали и молча начали собираться.

- Ты останешься, - кивнул Спиридонов Калныню, - с твоими ногами мы далеко не уйдем.

- Не преувеличивай, - поморщился тот, - до леса мы доедем на платформе. И потом последнее время мне значительно лучше.

Они взяли с собой немного провизии и копья. Калнынь, как и предполагал Спиридонов, сразу выдохся, и они крутили педали вдвоем, но все равно продвигались довольно быстро. Отдыхая каждые полчаса, они тем не менее преодолели за день приличное расстояние. Часто приходилось слезать и переносить велосипед через ручьи или тащить его по рыхлой земле. Вечером они свалились там, где стояли, и мигом уснули.

Проснулись рано и, ежась от утренней прохлады, двинулись дальше. Спиридонов все время спрашивал Кирабаева, не сбились ли они, и тот, сверяясь с компасом, успокаивал:

- Идем точно туда, где я засек звук.

Второй день перевалил за половину, когда они достигли опушки леса, обливаясь потом от жары и падая от усталости. Целый час неподвижно лежали в тени. Лес страшил их своей огромностью и темнотой, но когда двинулись вглубь, оказалось, что в лесу прохладно и довольно светло. Шли медленно, обходя огромные деревья, перебираясь через завалы.

- Вы обратили внимание? Здесь совсем не слышно птиц, - сказал Калнынь. - Видимо, они в лесу не живут, что-то их пугает.

- Ладно тебе, - оборвал Спиридонов, - не нагнетай. Скоро вечер, и птицы спать укладываются. А вообще шестой день никого и ничего не слышно.

- А ведь верно. Как я сразу не понял.

Им, привыкшим к широким пространствам, и в самом деле было в лесу не по себе - тишина какая-то настороженная, и густой мох совершенно заглушает шаги.

Начало быстро темнеть. Они остановились и стали устраивать ночлег. Легли уже в полной темноте, и Спиридонов слышал, как Калнынь потихоньку стонет и трет ноги. "Все-таки надо было оставить его дома", - подумал он, проваливаясь в сон.