Айзек Азимов - Установление и Империя

– Это твой, чудище?

Он снял инструмент с плеча, где тот висел на своем зеленом ремне, скрытый от взгляда Бейты.

Принц неуклюже повертел его, попытался взять аккорд, но все его старания ни к чему не привели.

– Ты умеешь играть на нем, чудище?

Маньифико тут же кивнул.

Торан вдруг заявил:

– Вы ограбили корабль Установления. Если за нас не отомстит император, то отомстит

Установление.

Ему медленно ответил второй, Коммасон:

– Какое Установление? Или Мул больше не Мул?

Последовало молчание. Ухмылка принца обнажила его большие неровные зубы. Поле,

стягивающее клоуна, отключили, и его грубо водрузили на ноги. Визи-Сонор сунули Маньифико в

руки.

– Сыграй нам, чудище, – сказал принц. – Сыграй нам песнь о любви и красоте для нашей

чужеземной госпожи. Расскажи ей, что деревенская тюрьма моего отца – отнюдь не дворец, но что я

могу взять ее туда, где она сможет плавать в розовой воде – и узнать, что такое любовь принца. Спой о

любви принца, чудище.

Лениво покачивая ногой, он закинул толстую ляжку на мраморный стол. Его бестолковый,

улыбающийся взор поверг Бейту в безмолвную ярость. Торан боролся с полем, напрягая мышцы до

боли. Эблинг Мис шевельнулся и застонал.

Маньифико вздохнул:

– Мои пальцы застыли в непригодности…

– Играй, чудище! – взревел принц.

Он махнул Коммасону рукой, после чего свет померк. Принц скрестил руки в полумраке,

выжидая.

Пальцы Маньифико быстро и ритмичн запрыгали от одного края многоклавишного

инструмента до другого – и резкая, скользящая световая радуга пронеслась по комнате. Донесся

низкий, мягкий звук, в нем слышались всхлипы и трепет. Он вырос до печального смеха, за которым

зазвучали медлительные колокольные удары.

Тьма как будто сгустилась. Музыка доходила до Бейты, словно приглушенная складками

невидимых одеял. Сияние достигало ее взора из глубин, точно одинокая свеча, горящая на дне

колодца.

Ее глаза машинально напряглись. Свет стал ярче, но размытость контуров не исчезла.

Движение продолжалось в расплывчатых, смешанных цветах – а музыка вдруг стала бесстыдно-злой,

расходясь резким крещендо. Свет торопливо замерцал в стремительном движении больного ритма.

Что-то корчилось внутри свечения. Что-то с ядовитой металлической чешуей корчилось и разевало

пасть. И музыка корчилась и скалилась вместе с ним.

Бейта боролась с непонятным ощущением и вдруг, мысленно содрогнувшись, поймала себя на

том, что это напомнило ей события в Своде Времени и последние дни на Хэйвене. Это была та же

ужасная, давящая, липкая паутина страха и отчаяния. Бейта, подавленная, съежилась.

Музыка оглушила ее отвратительным смехом. Когда Бейта лихорадочно отвернулась,

извивающийся ужас в маленьком кружке света, словно в перевернутом бинокле, исчез. Лоб ее был

влажным и холодным.

Музыка стихла. Она длилась, наверное, минут пятнадцать, и безмерная радость, вызванная ее

исчезновением, затопила Бейту. Блеснул свет, и к ней склонилось лицо Маньифико: потное,

печальное, с диким взглядом.

– Госпожа моя, – выдохнул он, – как вы себя чувствуете?

– Терпимо, – прошептала она. – Но что это ты играл… такое?…

Она вспомнила о других людях, находившихся в комнате. Торан и Мис вяло, беспомощно

привалились к стене, но ее взгляд проскользнул дальше. Принц в странной позе неподвижно лежал у

ножек стола. Коммасон дико стонал, раскрыв мокрый от слюны рот. Когда Маньифико шагнул к

нему, Коммасон попятился и безумно завизжал.

Маньифико повернулся и в несколько прыжков освободил всех.

Торан рванулся вперед и, с наслаждением заехав кулаком землевладельцу по шее, сгреб его.

– Ты отправишься с нами. Ты нам нужен – чтобы мы были уверены, что доберемся до нашего

корабля.

Двумя часами позже, в корабельной кухне, Бейта поставила на стол здоровенный пирог

собственного изготовления, и Маньифико отпраздновал возвращение в космос, набросившись на

пирог с великолепным пренебрежением к столовым манерам.

– Тебе нравится, Маньифико?

– Ум-м-м-м-м!

– Маньифико!

– Да, госпожа моя?

– Что это ты играл?

Клоун скорчил гримасу.

– Я… Я лучше не буду говорить об этом. Я это как-то выучил, а воздействие Визи-Сонора на

нервную систему очень глубокое. То была злая штука, не для вашей нежной невинной души, госпожа

моя.

– Полно, Маньифико. Я не настолько невинна. Не выкручивайся. Видела ли я что-нибудь