Александр Абердин - Дети Сиспилы

Матвей широко открыл рот и стал запихивать в себя энергид обеими руками, но никаких усилий ему прилагать даже не пришлось. Энергид и без того проскочил в его горло прохладной струйкой и вскоре то искусственное разумное существо из энергида стало приставать к нему с расспросами. Несколько минут мужчина хлопал глазами, а потом шепотом спросил:

— Стос, что мне делать? Она просит дать ей имя.

— Ну, так дай ей его. — Насмешливым голосом откликнулся Стос — Это теперь твоё второе я, а не моё. Кстати, Матвей, это ведь уже навсегда, а не на год или два.

— Как навсегда? — Ошарашено хлопая глазами спросил бывший вор в законе — До конца жизни что ли?

— Ты знаешь, я как-то размышлял на эту тему, Матвей. — Задумчиво ответил ему Стос выкручивая баранку влево, отчего его космический джип принялся облетать громадный корабль, стоящий внутри грота, по кругу — В общем у меня вышло так, что теперь я запросто смогу прожит где-то два, два с половиной миллиона лет. Ты, представь себе тоже. Если не веришь, то посмотри на свои руки, старый бандюган.

Матвей посмотрел на свои руки, с которых он свёл несколько татуировок, и, вытаращив от удивления глаза, воскликнул:

— Ёрш твою медь! Вот это да! Слушай, Милка, да, ты же у меня лучше любого косметолога. Вот моя Иришка обрадуется, что ты мне так чисто руки отмыла от моей прежней глупости. — С улыбкой глядя на Стоса, он сказал — Послушай, браток, а может быть ну его, этот твой райский остров? Тебе же хочется поскорее над тем болотом, в котором я когда-то прятался, полетать. А на твой остров я как-нибудь потом вместе с Иринкой и детворой слетаю. Так что давай не будем с этим заморачиваться.

Стос охотно согласился и передал управление джипом Моне. Тот был всё-таки куда более опытным пилотом, чем он, а потому уже через полтора часа они летели над большим болотом в ста пятидесяти верстах от Инты. Того лагеря, в котором когда-то в восьмидесятые годы мотал свой третий срок вор-домушник Виктор Грибов, уже не было. Его закрыли ещё в девяностые годы из-за того, что весь лес рядом с ним был вырублен. Да, и был это не самый обустроенный лагерь из всех тех, которые имелись в системе ГУИНа. Зато болото, лежащее в сорока километрах от лагеря, никуда не делось. Теперь Матвей уже не удивился, когда они полетели над болотом так, словно не сидели в джипе, а парили в воздухе на одних только его креслах. Хотя снаружи стояло абсолютная темень, небо было затянуто густыми тучами и с него срывался первый колючий снежок, он видел всё вокруг на несколько километров так, словно это был ясный день, хотя и без солнца на небе, а потому ни одна ёлка не отбрасывала тени. Вскоре Матвей, увидев приметную елку без верхушки, сказал:

— Здесь, Стос. Вот как раз за той кочкой я и лежал в болоте, как крокодил. Одни только ноздри из воды высовывались. Вохра вон к тому бережку подошла, да, ещё метров за триста от этого места в болото с разбега сиганул и пополз по нему. Я тогда от них часа на три оторвался, да, в тот день ещё и ливень хлестал, вот потому они меня и не заметили, ушли. Следов-то уже никаких не осталось. Когда они ушли, я на кочку вылез, скрутился вокруг ёлки калачиком, забросал себя травой, да, болотной тиной и затих, а часа через три ко мне тот человек пришел. Я когда увидел, что он по топи идёт, что твой Иисус Христос, сначала подумал: — "Ну, всё, хана тебе Матвей, раз за тобой не вохра пришла, а ангел". Правда, на ангела мой знакомец совсем не походил. Роста он был невысокого, метр семьдесят где-то, худощавый и лицо простое такое, деревенское, курносое и волосы русые, а вот глаза карие и насмешливые такие. Одет он был как-то странно, словно лётчик или космонавт какой-нибудь, в облегающий комбинезон, но не зелёный или оранжевый, а серебристый. — Тотчас перед ним и Стосом появилась фигура болотного пришельца и Матвей громко воскликнул — Что за чёрт! — Видимо та особа, которую он назвал почему-то Милкой, объяснила ему откуда Моня взял этот образ, раз он, озадаченно крякнув, сказал — Ха, ну тогда мне всё ясно. — После чего продолжил свой рассказ — Так вот, Стос, подошел он ко мне присел на корточки и говорит, — мол не бойся, парень, я тебя сдавать не стану. Сам знаю, что такое погоня с собаками. Потом достал откуда-то что-то вроде хлеба и протянул мне, сказав, что ничего другого у него с собой нет. Тут к тому бережку снова вохра вернулась. Матерятся, собаки лают, а он сидит себе спокойно на корточках, словно не раз по этапу ходил, и успокаивает меня. Мол пока он рядом со мной находится, меня ни собаки, ни конвоиры лагерные не заметят. Вскоре вохра ушла и он стал уговаривать меня отправляться с ним в другие края, где нет ни лагерей, ни собак, только я его почти и не слушал. Как сжевал его хлеб, а он сытный такой оказался, что меня тут же и сморило. Говорил он мне что-то ещё с полчаса, а потом встал и хотел было уйти, как тут над болотом вертолёт стал летать, ну, он и сказал мне, что прикроет меня, не уйдёт, пока всё не успокоится. Достал откуда-то серебристую накидку, накрыл меня ею, сел рядом со мной на кочку и умолк. К тому времени я уже почти двое суток бежал и потому совсем уже выбился из сил. Накидка его была хотя и тонкая, но очень тёплая, подоткнул я её под себя и уснул, ну, и спаситель мой тоже уснул. Проснулся я от шума вертолёта. Солнце уже высоко поднялось. Лежу под этой накидкой и всё гадаю, как же это нас сверху никто не видит. Вертолёт ведь над этой кочкой раза три пролетал. Вот тогда-то терпила мой болотный и сказал мне, что ему тоже пришлось точно так же в болоте прятаться, только ещё при Сталине и не летом, а поздней осенью и не быть бы ему живу, если бы не пришла к нему помощь, как и ко мне. Снова стал уговаривать идти с ним, а я только сопел в ответ и отмалчивался, как на допросе у кума. В общем просидел он со мной до следующего утра, да, тут летом и ночей-то по сути нету, дал мне ещё кусок своего хлеба и ушел в топь. Вохра к тому времени уже снялась и ушла, но когда я пошел краем болота, то километров через тридцать, уже на следующий день, меня с воздуха заметили и замели. Правда, то что я на кочке почти двое суток пролежал, мне жизнь спасло. В побег я тогда пошел по чистой случайности. Воспользовался тем, что трое чертей из нашего отряда, так, шушера мелкая, гопники-беспредельщики, решили сделать ноги, подвалили конвоира и в лес шмыгнули. Мне тогда малява пришла, что двое моих бывших подельников брата моего порешили, денег с него требовали, мы тогда знатную квартиру подломили, да, только меня менты со всем добром, что я в квартире собрал, тогда и повязали. Вот я и подумал, что другого случая поквитаться за Вовку у меня может и не случиться, а потому тоже в бега ударился. Ну, а когда отряд в кучу согнали и пересчитали всех по головам, то вохра решила, что это я всё организовал и сунул заточку в бок конвоиру. Пока я на кочке лежал, они уже всех троих беспредельщиков догнали и чтобы не валандаться, прямо в лесу их и порешили. Потом, когда они трупы обыскивали, то нашли у одного из них и заточку окровавленную, и автомат дружка своего. Так что когда вохра меня брала, то они на меня даже собак спускать не стали и почти не били, пнули пару раз, когда в машину сажали и всё. Вот и всё, Стос, что я знаю про этого инопланетянина, только никак не пойму, как это он мог при Сталине в болотах прятаться, ведь ему на виду лет тридцать было, не больше. В общем сплошные непонятки. С одной стороны и комбинезон его серебристый, и накидка, и странный хлеб, которого ломоть съешь — на сутки хватает и даже вода не нужны, вроде бы не наше всё, не земное, а с другой, — лицо-то самое обычное, русское лицо, можно сказать, да, и по-русски он говорил без акцента и доброта в нём какая-то не наша. Я бы так, наверное, не сумел, чтобы взять и просто так первого встречного от вохры прятать и не спрашивать, что и как. Ну, хорошо, я вор и придерживался тогда старых традиций, а если бы я убийца был? Он же у меня так тогда и не спросил, по какой статье я сижу. Послушай, Стос, а может быть у него тоже был ментосканер?