Михаил Харитонов: Рассказы (сборник)

Огонь занялся не большой, но как-то сразу везде. Саша выскочил из комнаты, где уже всё горело. Было слышно, как он, пыхтя, суёт чего-то в дверную ручку, чтобы не могли отворить. Я успел дёрнуть дверь на себя и выскочить из огня.

Помню, стало светло. Мы удерживали дверь, её отчаянно рвали и дёргали. До сих пор не пойму, почему они не разбили стекло… Когда ручка накалилась до невозможности, и из-под двери по полу поползли струйки дыма, пришлось бежать. Собака путалась под ногами и скулила. Я догадался было взять лестницу, но Саша её тут же отнял. И вдруг, буквально в минуту, разгорающийся пожар утих и быстро погаснул вовсе. Сразу стало очень дымно.

Нам пришлось выйти за калитку. Я стоял, ничего не понимая, не помня, когда Саша спросил кого-то в темноте:

— Ты стал взрослым?

— Да, — ответил я машинально и тут же в ужасе понял, что я открыт.

* * * * * * * * * * * *

Комментарий.

Дано при проведении государственного гадания бу.

Цель гадания — определение положения Срединной Империи.

Результат гадания:

Гексаграмма 17 Последование.

Суй.

В начале девятка, мужская черта. Младший, Пёс.

В службе будет перемещение. Стойкость — к счастью.

Шестёрка вторая, женская черта. Первая сестра.

Сблизишься с малыми детьми — потеряешь возмужалых людей.

Шестёрка третья, женская черта. Вторая сестра.

Сблизишься с возмужалыми людьми — потеряешь малых детей.

Девятка четвёртая, мужская черта. Я.

Если в последовании и захватишь что-нибудь, то стойкость — к несчастью.

Если будешь обладать правдой и будешь на верном пути, будет ясность.

Девятка пятая, мужская черта. Саша.

Правдивость по отношению к прекрасному. Счастье.

Наверху шестёрка, женская черта. Мать.

То, что взято — сблизься с ним; и то, что следует за тобой — свяжись с ним.

Царю надо совершить жертвоприношение у западной горы, у алтаря предков.

Наливная капля света, вертясь, мерцала, попав куда-то близь конца того, в чём была, а он был в ней, как бы сварясь в крутом кипятке, не чуя, как она прыгала и каталась, тёмная в тёмном. Исток там казался маленьким неважным пятнышком — не то сверху, не то сбоку бодающего мир вихря; когда же он падал туда, то — вроде огромного птичьего глаза, золотящегося и чёрного, а потом — чем-то вроде степи, а ещё ниже, казалось, бушует вода подо льдом, и в воде горело солнце. Льдины дробились, и солнце поминутно вспыхивало и меркло, всё ближе и ближе, и вот под ним полыхнул тяжёлый восьмигранник, его стенки распались. В короткий миг молчания эти лепестки взмахнули во тьме, сияющий ангел взмыл, приоткрыв своё сложное, радужное тело, в середине дрогнули славословящие уста — тут его срубил вихрь, и он рухнул. Но свет увидел того, бьющегося во тьме, и послал ему весть — он очнулся. Он был растворён в утлой, траченной доле света, как соль; себе он казался пузырьком в кипящей Ночи. Падая, он чуял, как истекает из него свет, и отчаянно нёсся с ним, но неслитно, пытаясь не быть, забыться, как забываются в падении, мигом становясь и мигом оставляя себя усилием гибели. Наконец, всё успокоилось у самой грани, отделяясь от света только им. Он медленно приходил в себя, удерживаясь тем от падения в исток, и, казалось, болтался в копытце со стоялой водой, складываясь в вещь. Он увидел — пелена вокруг колеблется, как шатёр; внезапно откуда-то из глубины всё озарил волшебный двенадцатигранный ангел, всходящий, как башня, вверх. Вихрь не успел даже его коснуться, как тот вознёсся и нырнул в живое тело тьмы.

Он было поднял взгляд, но ангел уже был невесть где, мощь его и великолепие пропали для взора. Разворошённая память угрюмо тлела в нём: когда сам он сиял, как павлинье перо, у полюса света, — в двадцать четыре крыла, — и бился с вихрем, тот рассеял его, сокрушив, раздрав, а вечное сердце ангела падало вперёд, немо и глухо ведая свой путь и сущее вне себя — он летел сквозь гнилое пламя, ядущее себя, и вся, он был среди него… то, зачем он тогда стал, давно прошло, и он очутился в себе, умный, безобразный.

Был когда-то кругом в круге большем, а стал сухим и острым.

Здесь он как бы треснул, и пал — жизнь вошла, как ударом кнута. Капля света потянулась, поцеловала границу, перед ним забелело окно, и вот она дёрнулась, и он был вброшен соединением их в пределы Дня.