Виталий Мелентьев - Искатель. 1972. Выпуск №5

— На сегодня достаточно сплетен, — начал Эриксон как можно холоднее. — Я бы хотел поскорее закончить, так как уверен: на ваших кораблях не меньше дел, чем на моем собственном. На этот раз мы идем через весь океан, до Сент-Джонса на Ньюфаундленде. Как обычно, в море будет бункеровка. Каждое утро передавайте мне сведения о количестве топлива. Время бункеровки буду назначать я сам. И очередность, в которой будете подходить к танкеру, сообщу вам я.

«Кажется, переборщил», — подумал Эриксон про себя, поднял взгляд и заметил, что командир «Хармера» уставился на него с выражением открытой антипатии. Через секунду последний сказал:

— До этого мы сами решали, когда нам бункероваться.

В молчании все ждали ответ Эриксона. Никому не понравилось, как он принялся за дело, как сразу решил взять отряд в ежовые рукавицы. Они считали, что знают свое дело не хуже его.

«Ну хорошо, если вы сами этого хотите, — тяжело подумал Эриксон, — тогда вам туго придется. Отряд мой. И если кто-нибудь совершит ошибку, это будет моя вина…»

Он поднял правую руку и многозначительно погладил по трем золотым нашивкам на лацкане своего кителя. Взгляды присутствующих проследили за его шестом, который не мог быть яснее и, по правде говоря, оскорбительнее. Потом Эриксон посмотрел на командира «Хармера» и сказал медленно:

— Ну тогда это будет первым, что я хочу изменить в отряде.

Приговор Эриксона задал тон остальной части собрания. И хотя Эриксон не собирался столь резко заявлять о своей власти, но отнюдь не намеревался и отступать. Он без околичностей перешел к тому, что должен был сообщить: о сигналах отражения атаки, о куче всякой рутины, которую необходимо решить перед отправлением в любой конвой. Теперь за столом все только соглашались с ним. Командиры решили посмотреть, что получится из этого нового руководства. И когда в конце собрания Эриксон, желая разрядить обстановку, сказал: «Я еще надеюсь увидеть всех вас в каком-нибудь скверном отеле Сент-Джонса», — никто не улыбнулся и не принял шутки…

Люди из индейского племени атапаска по сей день, как и века назад, живут рыболовством, охотой и ловлей диких зверей. Летом основным их занятием становится рыбная ловля. Каждую весну, едва окончится ледоход, они отправляются на летние стоянки — туда, где лучше ловится лосось.

Алекси Питка был из этого племени, поэтому, едва с Юкона сошел последний лед, он вместе с женой и двумя дочерьми переехал, как обычно, из родной деревни Кальтаг на летнюю стоянку в двадцати с лишним милях вниз по реке, Деревня же Кальтаг расположена в четырехстах милях от дельты Юкона.

Стоянка была там, где в Юкон впадает река Хотол. Хотол очень медленная река. Шириной, по словам Алекси, «в ружейный выстрел». Она течет, извиваясь, среди болотистых равнин. Истоки ее находятся в горах Кайю, расположенных к северо-востоку. Поэтому индейцы и называют реку Болото Кайю. С нею соединены многочисленные мелкие озера, большинство из которых к середине лета пересыхает. На их месте вырастает высокая трава, скрывающая болота. Индейцы называют такие озера травяными.

Американский лось, медведь, утки и гуси водятся в тех местах в изобилии. Но не всегда на дичь позволено охотиться. Летом, например, Питка не мог охотиться на лося, зато имел право бить мелкую дичь. Мясо в его семье очень любили, поэтому он охотился довольно часто. Излюбленным местом охоты у него было одно из травяных озер — он каждое утро приплывал туда на лодке.

Питка постоянно носил с собой крупнокалиберный «сэвидж», так как медведи в тех местах очень многочисленны. В любой момент мог повстречаться медведь гризли, а они звери сварливые и всегда готовы затеять с человеком ссору.

Как-то раз во время охоты Питка заметил в низине возле одного из травяных озер довольно крупного медведя. Потом целую неделю Питка встречал его каждое утро, и, хотя тот ни разу не подходил к нему ближе чем на полмили, Питка решил, что это средних размеров гризли.

Чем дольше охотник наблюдал за медведем, тем больше казалось, что медведь знает о его соседстве и, в свою очередь, наблюдает за ним. Зрение медведя не такое острое, как у человека, поэтому индеец знал, что медведь не мог заметить его, когда он проплывал по утрам по реке. Вполне возможно, однако, что тот учуял человека или почувствовал его присутствие инстинктивно. Как бы то ни было, медведь вел себя так осторожно, словно знал о присутствии человека.