Георгий Гуревич - Темпоград

"...наше пребывание на ступени второго порядка заканчивается. Сейчас мы установим приемник для броска на очередную станцию, на ступень четвертого порядка. Поставим его у самой воды. По плану на той станции полагается наблюдать микрожизнь в капле. Выходим. Следите за экраном".

Все вперили глаза в обзорный экран, где краснел стаканчик. Почти сразу же из него на траву выпрыгнули маленькие шпулечки, резво поскакали вниз по склону к ближайшей луже. Прискакали, замерли на миг и так же резво запрыгали в темпоскаф. Приемник четвертого порядка, к сожалению, нельзя было рассмотреть, он был около миллиметра высотой. Где-то у самой воды в мокрый песок темпонавты воткнули этот миллиметровый стаканчик.

Экран резко осветился. Пламя вспыхнуло и погасло.

Зрители замерли. Затаили дыхание, уставившись на экран. Шли решающие минуты.

Ведь уменьшение сопровождается ускорением времени; темпоградцы не могли забыть этого правила. На каждой станции путешественники должны были пробыть свои четыре биологических дня, но для наблюдателей срок все укорачивался. На ступени второго порядка - в гостях у насекомых - четыре биодня соответствовали темпоградскому часу, на ступени четвертого порядка - половине минуты, на следующих станциях - долям секунды. Стало быть, исчезнув из поля зрения, путешественники должны были тут же, не позже чем через секунду, через несколько секунд от силы, появиться снова.

Вспышка. Через полминуты огонек. Искорка. Па-у-за! И тут же искорки возвращения.

Вот вспыхнул огонек у лужицы. Покинут амебный уровень.

Искра. Покинута следующая станция - вирусогенная. Микронавты в мире молекул и атомов.

Молчание. Зрители не дышат. Не мигая, смотрят на экран.

Ну же!

Ну!!

Секунда. Другая. Третья. Еще теплится надежда. Микронавты еще могут вернуться, застрявши среди молекул, проведя там несколько биолет... всю свою жизнь.

Десятая секунда... двадцатая... минута!

Не вернулись!

Кто-то срывается, хлопнув дверью, бежит в парк. Приборам не верит. Может, экран врет, а люди уже на месте...

Нет искр. Тускло-серый, неозаренный стаканчик стоит в ямке близ муравейника. Темпоскаф ждет возвращения хозяев.

Секунды! Секунды! Секунды!

Баумгольц, сгорбившись, поднимается, молча стоит, понурив голову. Шаркают отодвинутые кресла. Все стоят молча.

Слава памяти погибших героев...

Не вернулись. Затеряны в дебрях атомов.

18. В ДЕБРЯХ АТОМОВ. 31 мая. 6:13-6:23

Что же случилось? Почему не вернулись микронавты?

Умом все понимали, что надежды нет никакой, но сердце не хотело верить. Неужели они погибли, такие жизнерадостные, такие деятельные и крепкие: и сведущий Чанг, и могучий Джон, и молоденькая Марина. А мудрый Гранатов... Неужто и он не нашел выхода? Только сегодня утром с ними простились, только десять минут назад слушали их голоса. Чтобы поверить в потерю, нужно к ней привыкнуть. Пока что привычки не было, и рассудок, подчиняясь подсознательной надежде, конструировал какие-то обнадеживающие теории: а вдруг наука ошибается, на нижних уровнях время не ускоряется, а замедляется; а вдруг микронавты застряли на втором уровне, где можно протянуть и полгода, отремонтируют темпоскаф и появятся; а вдруг...

Ответ нельзя было получить сразу. Приходилось терпеливо прослушивать последовательные передачи с четвертого, шестого и прочих уровней, по нескольку часов каждую. Ведь по своим часам микронавты на каждой станции прожили четверо биосуток, накопили впечатления, сменяясь у микрофона, наговорили отчетов.

Все эти отчеты ретранслировались по порядку со станции на станцию, с нижних уровней на верхние, и теперь поступали в порядке очередности.

Вот и выслушивали их в порядке очередности. Слушал постаревший Баумгольц, глотая таблетки от бессонницы, мрачно слушал Анджей Ганцевич, зажав руки коленями и раскачиваясь. Слушал Хулио Вильянова, то и дело воздевая руки к небу и хватая себя за шевелюру. Слушали заплаканные жены и дочери... И Лев слушал, опечаленный, подавленный, но не потрясенный, пожалуй. Он был молод, привык к мысли, что старшие поколения прокладывают дорогу, а потом уступают ее. Гранатов проложил и уступил. Лев готовился принять эстафету. Мысленно уже сочинял заявление с просьбой направить его во вторую экспедицию.

Но прежде всего надо было терпеливо слушать милый голосок Марины, повествующий о дыхании, кровяном давлении, самочувствии и аппетите всех членов экипажа. Джон своим густым басом докладывал о состоянии механизмов (какой из них отказал в конце концов?). Чанг излагал результаты измерений (очень-очень полезно, но с цифрами специалисты разберутся после, по каждой таблице диссертацию будут писать). Кроме того, Чанг, склонный к теоретизированию, перед стартом на следующую станцию высказывал свои предположения о будущих открытиях. А после Чанга с волнением и печалью слушали наследники Гранатова бодрые шутки своего президента. Чувствовалось, что он в восторге от путешествия, захлебывается от впечатлений, хочет все сообщить до малейших подробностей, но язык у него не поспевает за мыслями, а слова подбирать некогда, даже грамматикой иной раз пренебрегает. Некогда, некогда, не до стилистики, правка потом. Спешит, кипит, горит!