Георгий Гуревич - Только обгон

Три дня назад Рэй простился с нами, улетел на последнем грузолете, на том, что увозил заказы пайщиков. Я сам видел эти списки - громаднейшие фолианты с графами: фамилия, размер пая, заказ, заказ, заказ... На каждого пайщика строка, иногда две, иногда целая страница, всего около миллиона страниц. И вот ушла в космос эта библиотека, энциклопедия затаенных желаний, тайных и явных надежд. Ушла, стала звездой на дневном небе. А миллионы уповающих провожали ее миллионами вздохов, мои товарищи в том числе. Вздыхали, но думали: "Там Рэй, наш собственный делегат. Мечты в надежных руках".

И вдруг этот делегат вбегает в скверик, растрепанный, бледный, с красными пятнами на щеках.

- Ребята, нас продали!

И протягивает скомканное письмо.

"Дорогой мой, ненаглядный, любимый, радость моей жизни!

Прощай навеки, прощай навсегда-навсегда!

Я обливаюсь слезами, не соображаю ничего, еле вижу буквы, прости за мои каракули. Все произошло так неожиданно. Час назад я ничего не знала, приехала на проводы... И вдруг папа объявил, что я лечу, а ты не летишь, что он внес за меня пай в пять раз больше твоего... И мы не увидимся никогда-никогда!

Конечно, у папы все давным-давно было рассчитано, предусмотрено и подготовлено. Папа умница, он величайший комбинатор мира, только о сердце дочери ему некогда подумать. Папа купил у Тэя право один-единственный раз посмотреть пленку, убедился, что все про пещеру абсолютная правда, и решил сделать ставку на фей. И еще папа заплатил Тэю в три раза больше, чтобы он никому-никому не показывал свои фильмы. Заплатил, но такие расходы всегда оправдываются. Другие сомневались и жмотничали, а папа один играл наверняка. Он вложил все свои миллионы в фей, оказался выше всех других пайщиков в сорок раз, и он один мог назначить весь экипаж, всех пассажиров. И он вписал маму и меня, и генерала Цэя, и еще трех майоров для охраны, и жену геолога, и жену физика, и жену штурмана, и семьи инженеров, чтобы все служащие всегда и везде стояли за папу. А семьи брать надо, потому что мы не вернемся. Папа говорит, что он не извозчик и не Санта-Клаус. Его амбиция не в том, чтобы возить подарочки нищим - шесть лет туда, шесть лет обратно, - тратить на это свои последние годы. Папа говорит, что остаток жизни он хочет прожить в свое удовольствие, а не мотаться по космосу туда и обратно. А я ужасно рыдала и просила взять тебя тоже. Но папа очень сердился, топал ногами и кричал, что я дура, сама не понимаю своего счастья, что он выдаст меня замуж за солидного и богатого человека, такого, как генерал Цэй, я еще благодарить его буду. Но я ни за что, ни за что не стану женой этого плечистого солдафона, я люблю тебя и только тебя, мой кудрявый, ясноглазый. Те наши святые часы в рубке - это счастье всей моей жизни. И я плачу, думая о тебе, и целую тебя тысячу раз, и целую каждую букву этого письма, которое будут держать твои сильные руки. Я так хочу к тебе, хотя бы проститься с тобой, но папа меня не пускает. Говорит, что нипочем теперь не пустит, когда я знаю его тайну. Но я все равно перехитрила его, я попросила прислать мою горничную с платьями, а на самом деле я отдам ей все платья, чтобы она передала тебе это письмо. Не знаю, на что я надеюсь, просто я люблю, люблю, люблю и хочу быть твоей, только твоей и ничьей больше. Прощай, мой любимый, славный. Помни обо мне хоть немножечко.

Твоя маленькая Джэтта".

- Все-таки это не настоящая любовь, - сказала толстушка Сэтта. - Если бы она любила всерьез, нашла бы способ убежать.

А мы, остальные, думали не про любовь. Подлость потрясала нас, неизмеримая гнусность, жившая рядом с нами. Нет справедливости на этом свете. Остро нужен, просто необходим был нам, безбожникам, бог, чтобы громом поразить Джэя - эту мразь в образе йийита.

- Своими руками разорвал бы! - сказал Сэй Большой, тот, что работал в партере, брата своего держал на вытянутых руках.

А Сэй Маленький только зубами скрежетал, думая об украденном спортзале.

- Что делать будем? - спросил Пэй, глядя на меня.

Библиотека его развеялась в небе, мудрость древних еще не была впитана, а в житейских делах Пэй полагался на меня.

Я и сам не знал, что делать. Я только жалел бедняков, которые отдали свои последние гроши и последние силы, чтобы записать надежду в бесполезные книги пожеланий.

- Может быть, я зря разболтал вам, ребята? Может быть, надо скрыть письмо? - сказал Рэй неожиданно. - Пусть люди надеются! Пусть хотя бы радуются, надеясь! Ведь сделать-то ничего нельзя. У Джэя единственный звездолет, новейший, лучший, его не догонишь.