Более того. Империи обязательно приходится поддерживать для представителей всех существующих в ней конфессий, со всеми их различиями в ценностной, поведенческой, бытовой сферах, единое светское правовое пространство — что не может подчас не приводить к тем или иным эксцессам. Конечно, без этого было бы легче. Да только без этого вообще ничего бы не было. Лежать в гробу мертвым, бесспорно, легче, чем жить.
Пока империи удается выполнение ее функций — она разнообразнее, духовно и интеллектуально богаче, а следовательно — перспективнее, нежели любое королевство (не говоря уж о том, что империя надолго, если не навсегда, замиряет те колоссальные просторы, на которых прежде веками кипели свирепые, нескончаемые и безнадежные войны, и тем неизбежно создает условия для материального и культурного развития населяющих эти просторы народов). Но как только империя по тем или иным, объективным или субъективным, причинам перестает со своими внутренними функциями справляться — она становится уязвимее и беспомощнее любого, самого захудалого королевства. За все приходится платить. Диалектика.
Крайне существенно то, что даже самое успешное осуществление империей своих неотменяемых функций может выглядеть предосудительным с точки зрения концепции прав человека.
Эта концепция хороша, что говорить. Заманчива донельзя. Индивидуальные свободы — это вещь. Великое достижение. Да только вот возникли они исключительно в королевствах и вдобавок в совершенно особый момент их существования.
Все европейские королевства прошли на заре нового времени через жуткие религиозные войны и массовые этнические чистки. Испания избавилась от морисков и бог знает, от кого еще. Французы полвека резали гугенотов, а потом, подождав маленько, все ж таки изгнали недорезанных из страны. Англичане десятилетиями гнобили своих католиков. Что характерно, всякое достижение подобной чистоты и подобного единства подрывало экономику, а то и культуру страны на многие годы — но даже не это нам сейчас важно; важно то, что либеральные свободы, хоть предпосылки их расцвета возникли много раньше, еще во времена римского права и Хартии вольностей, всерьез начали развиваться исключительно в мононациональных и монокультурных обществах. Будь иначе, предпосылки так и остались бы предпосылками. Если не считать классового расслоения, в странах, породивших замечательные свободы и права, все уже стали, по сути дела, одинаковыми. Истребив и изгнав тех, кто исповедовал иные религии, можно было легко и безбоязненно дойти до идеи свободы вероисповедания — для единиц, для считанных маргиналов. Если заранее уже ясно, что все будут говорить примерно одно и то же, будут просто тянуть одно и то же одеяло всяк на себя, ничуть не страшит идея предоставления свободы слова. И так далее.
Когда эти королевства стали колониальными империями, о распространении прав человека на население завоеванных территорий еще по меньшей мере два века лапоть не звенел (равенства колонизаторов с колонизованными они не выдерживают). А как только зазвенел — колониальным империям настал конец. Он, возможно, не зазвенел бы и вообще, если бы не влияние СССР — но об этом под конец, в качестве послеобеденного кофе с ликером. А так, поначалу и надолго, индусы, арабы, аннамиты, зулусы всевозможные считались недочеловеками в самом прямом смысле этого порожденного двадцатым веком слова.
В цивилизационных империях дело обстоит иначе. Равенство наций и религий там существует с самого начала, и хранителем этого равенства опять-таки с самого начала является государство, то самое, которое в королевствах истребляло и изгоняло иноверцев и инокровцев; но зато, скажем, со свободой слова неизбежна определенная напряженка, потому что, например, иные религии действительно нельзя хулить, последствия могут быть адские, и, например, авторитет государства действительно нельзя сколько-нибудь серьезно ронять, ибо от него целиком зависит поддержание мира и взаимообогащающего взаимодействия между чрезвычайно разными краями и людьми.
У всех свои плюсы и свои минусы. Свои преимущества и свои проблемы. Лимузин создан для одних дорог и одних пассажиров, внедорожник — для других. Скальпелем пестуют мягкие ткани, бормашиной улучшают зубы. Кто скажет, что из этих инструментов лучше? Смотря для чего.
Примеры подобных объективно обусловленных различий можно множить и множить, но я тут не монографию пишу, а всего лишь, так сказать, эссе. Предлагаю читателю, воспользовавшись намеченной методикой, поразмыслить дальше самому. Очень интересно, например, проследить и проанализировать разницу в отношении к понятию нестяжания, к бескорыстию в империях и в королевствах… Важно понять то, что каждая механика была выношена и порождена принципиально различными историческими ситуациями, призвана решать принципиально разные задачи, и каждая хороша на своем месте, будучи малопродуктивна на месте чужом.
Читать дальше