Array Полдень XXI век - Полдень XXI век 2003 №4

Позже этих людей обязательно кто-то убивал, и милиция никогда не могла найти, кто это сделал.

Двое в комнате, он и она. Она говорит:

— Известно ли тебе, что я — самая обыкновенная девушка? Почему, я не понимаю, ты думаешь, что во мне может быть что-то особенное?

Я не понимаю, я никак не могу понять, как получилось так, что ты нашёл-то меня. Но это всё равно очень хорошо, это прямо чудесно, что мы нашли друг друга. Теперь, может быть, нам будет гораздо легче вдвоём.

Ты не представляешь, ты просто представить себе не можешь, как мне было раньше плохо, пока я была просто одна. В городе, наверное, ещё довольно много таких, как мы с тобой, но просто они все скрывают, так что их не очень легко найти. Или же, напротив, таких как мы очень мало, или вообще нет никого.

Но как ты узнал меня тогда на той автобусной остановке? Когда подошёл тот автобус, которого ждали и ты и я? Все собирались на работу, но все просто гораздо лучше умели работать локтями, раздвигая других. В него все сели, и только ты и я остались на остановке ждать следующего. Что случилось с пассажирами того автобуса, никто сказать не может. Я, видимо, тогда просто очень хотела кого-то встретить, да? Я, наверное, жадно шарила и искала глазами по сторонам? Вот ты и обратил внимание, я понимаю.

Придётся сделать тот же самый укол ей. Ещё неизвестно, как он подействует. По городу орудует банда добровольцев, которая всем делает один и тот же одинаковый укол. Ну, на людей-то, конечно, каждый раз действует одинаково и совершенно безотказно. Но здесь — другой случай. В таких случаях на некоторых не действует вообще, а на других действует, но исключительно странным образом.

Как им это удалось, что они поймали Виталюху.

Она говорит:

— На одном из предприятий проводили опрос сотрудников, подробное тестирование с надеждой найти у кого-то в ответах что-то особенное, что-то хоть чем — то отличное от остальных, хоть что-то не то. Очень трудно, и им никак это не удавалось, но потом милиции и органам надоело, и они стали проводить то, что они называли проба на спид: всем подряд, не раздеваясь, укол фенола сзади под лопатку. Складывали всех здесь же в заднюю комнату. Если на кого-то не действовало, ну, значит, так-то они и собирались его обнаружить. Дело было слишком серьёзное, чтобы ещё как-то его откладывать.

Ну, они ему сделали этот укол, а он не понял, он стоит и смотрит совиными сонными глазками и ещё по-дурацки спрашивает: что, мне уже можно идти?

Всякими анализами они к этому времени были уже сыты по горло, анализы не давали никакого результата. У одного, например, все выделения были в порядке, всё нормально, и моча, и кал, а как разрезали, как сделали ему вскрытие, так не обнаружили у него внутри ничего! Вы понимаете — ничего! Главный хирург бросил скальпель, испугался, выругался и убежал. Откуда у него моча бралась только. Хирурги, на самом-то деле, есть наиболее консервативный народ, они привыкли, что, с одной стороны, все люди, конечно, одинаковы, ты можешь сколько угодно, к примеру, отличаться своим поведением, пока ты здоров. Но если уже он хирург, и берётся за дело, если уже он его, пациента, разденет и разрежет — то тут они не допускают никаких вариантов, они хотят каждый раз видеть примерно одно и то же. Очень устаревший взгляд на вещи. А здесь тебе — никаких внутренних органов. Местами как творожная масса с добавлением молока, местами просто сплошная среда, мякоть плода, как сердцевина яблока, когда с него счищена кожура.

Это было на том самом заводе, где перед этим произошла большая утечка свинотала, так что они ничем особенно не рисковали. Никто не знал, что это, собственно, такое, и кто её подсунул в контейнер, эту гадость, до того как она вытекла в воздух. Возможно, что это сделал кто-то из тех, кто ещё раньше успел измениться, для того, чтобы вычислить кого-нибудь из своих.

Она говорила:

— Это, конечно, очень хорошо, что мы нашли друг друга. Это скорее всего теперь будет счастье для двоих, потому что едва ли у нас получится так, чтобы мы нашли ещё и кого-то третьего.

Но вот только что мы будем делать теперь вдвоём, я не совсем понимаю? Я не могу сказать про тебя, но у меня ведь там ничего нет! (При этом она показывает себе пальцем на такие места, про которые обычная женщина никогда такого не скажет.) Совсем, совсем ничего нет!

Это, с другой стороны, может быть и не так плохо, у меня там ничего нет, у других зато, в разных местах такое выросло, что они никому и показать не могут, если это только увидит простой человек, то тотчас же умирает (от страха).