Антон Мякшев: Тринадцатое Поле

Череп расхлябанно вращался на шейных позвонках, не ограничиваясь банальным полукружием, доступным шее обычного человека. Отвратительно скрипели змеиные веревки сухожилий. Череп сделал два полных оборота и замер, обернувшись ко мне пустыми глазницами.

– Хватит… – вымолвил я. – Ну хватит же… Перестаньте…

То, что происходило потом, я почти не запомнил.

Рухнул просевший столб, увлекая за собой лоскут рабицы. Я вывалился за территорию свалки и долго барахтался в липкой, как жидкая паутина, грязи.

…Руки со всех сторон, крики, изумленная ругань.

…Клацанье автомобильных дверей, удушливая пластиковая вонь, смешанная с маслянистыми парами бензина.

…Габаритные огни на трассе…

– Очень плохо, – сказал Гриня и снова подбросил и поймал зеленый теннисный мячик. Мячик мокро хлюпнул, впечатавшись в его ладонь. – Отвратительно. Гнусно. Хуже некуда.

Макс, только что продравший волосы от комков грязи, морщась, сооружал на затылке пони-тэйл. Мясистое лицо его до сих пор было таким бледным, что щетина смотрелась будто нарисованной тонкими короткими штрихами. И очки сидели кривовато.

– Вообще-то испытание можно считать успешно пройденным, – сказал Макс. – Сферу-то он достал.

– Позо-ор, – с чувством протянул Гриня, отправляя мячик под потолок. На этот раз поймать он его не успел. Мячик плюхнулся на пол и покатился под стол, оставляя после себя грязновато-влажную дорожку.

Я выцарапал из пачки еще сигарету, прикурил, сломав одну за другой три спички. Макс поднялся, чтобы открыть форточку. Щупальца синего табачного тумана, сжимавшие люстру, нехотя разжались и, бледнея, потянулись прочь из тесного четырехугольника городской кухни.

– Легкие пожалей, – проговорил Макс.

– Легкие у него – будь здоров, – хмыкнул Гриня, разгибаясь из-под стола с теннисным мячиком в руке. – Орал как сирена. Чего ты, спрашивается, орал?

– Помолчи, ладно? – попросил его Макс.

– А что? Настоящий воин должен владеть оружием любых видов, в том числе и психологическим. Как гаркнет в ухо противнику…

А я смотрел в пол. Четыре глубокие параллельных царапины поперек груди быта прикрыты бинтами. Локоть правой руки распух, как банан. Повыше, прямо под татуировкой на плече – хищно нахохлившимся вороном, – багровела ссадина. Пальцы тряслись безобразно, а подошвы голых ног до сих пор покалывало – точно я все еще куда-то бежал.

За окнами опять загрохотало. На подоконнике взбухла изрядная лужа, Макс, прикрыв форточку, обернулся и вовремя успел шлепнуть по руке Гриню, украдкой потянувшегося за сигаретами:

– Курение – привычка пагубная и потому допустимая лишь для взрослых.

– А я…

– А ты сопли вытри.

Гриня обиженно фыркнул, потер правой рукой левую (на левой блестело сразу три золотых кольца) и все-таки вышел в другую комнату, изобразив на лице преувеличенную целеустремленность – будто его позвало какое-то неотложное дело. Макс закрыл за ним дверь, и откуда-то из недр квартиры донеслось протяжное сонное рычание.

Я сам не заметил, как оказался на ногах. Табуретка, гремя, откатилась к стене.

– Ты чего? – удивился Макс. – А, ну да… Это Пират. Между прочим, добрейшее существо, даром что ротвейлер… Оставь в покое животное! – крикнул он сквозь стену.

Рычание прервалось.

– Этому собаководу сопливому я уже вломил, чтобы он пса больше ни на кого не притравливал, – добавил, помедлив, Макс. – Мы Пирата брали с собой исключительно для звукового оформления. Кошмарный вой в темной ночи. Чтобы тебе легче было настроиться. Ну, сам понимаешь… Садись, садись, присаживайся.

Он усмехнулся, присел рядом со мной и потер виски. А я напряженно смотрел на дверь. Макс шумно выдохнул и полез в холодильник. Пока он чем-то звякал и булькал, скрытый белой дверцей старинного «Саратова», я ощупывал через футболку повязку на груди. Футболка была размера на три великовата. Здоровый все-таки мужик – Макс. Интересно, что значит – «вломил»? Сделал выговор или по-настоящему надавал по ушам? Имеет, между прочим, право – все-таки родной дядя этому кретину. Лучше бы – по ушам. «А еще лучше – снять штаны и по заднице», – мстительно подумал я.

– Держи, – сказал Макс, поставив на стол чайную чашку. – Давай-давай, полегче станет, – подбодрил он. – До дна.

Водка скользнула в желудок, оставив во рту тошнотворно-вяжущий привкус. В голове зашумело, но действительно – почти сразу же стало легче. Точно внутри появилась чугунная печка, в которой уверенно и спокойно плескался огонек.