Вашингтон Ирвинг - И грянул гром… (Том 4-й дополнительный)

— Ну, оно означает — или, вернее, оно выражает случай продвинутой и усиленной эликации машек, но с определенным нмогнетическим уклоном. Лично я считаю это выражение несколько неудачным.

— А как бы вы это сформулировали?

— Я бы это так прямо и сказал, и к черту ложную стыдливость, — твердо заявил Эрум. — Я просто взял и сказал бы: « Данфиглирили ли вы когда-либо вак незаконным, аморальным или инсиртисным образом, с согласия брахниана или без такового? Если да, укажите время и причину. Если нет, сообщите мотивы и неугрис крис ».

— Вот так бы вы это и сказали, да? — проговорил Джексон.

— Конечно, — с вызовом ответил Эрум. — Эти анкеты предназначены для взрослых, не так ли? Так почему же не взять и не назвать спиглер спиглер [22] Простейший случай удвоения (множественное число, выражается путем повтора слова в единственном числе). своими спеями? Все когда-нибудь данфиглярят вок, ну и что из того? Ради бога, это ведь ничьих чувств не оскорбляет. Я хочу сказать, что, в конце концов, это касается только самого человека и старой кривой деревяшки, поэтому кому какое до этого дело?!

— Деревяшки? — повторил Джексон.

— Да, деревяшки. Обыкновенной старой, грязной деревяшки, По крайней мере, так бы к ней и относились, если бы люди не вкладывали в это до нелепости много чувства.

— Что они делают с деревом? — быстро спросил Джексон.

— Делают? Ничего особенного, если присмотреться. Но для наших так называемых интеллигентов религиозная атмосфера слишком много значит. По-моему, они не способны отделить простую исконную сущность — дерево — от тоге культурного волътурнейсса, который окружает его на праздерхиссе, а также в некоторой степени и на ууисе.

— Интеллигенты — они все такие, — сказал Джексон. — Но вы-то можете отделить ее, и вы находите…

— Я не нахожу в этом ничего такого, из-за чего стоило бы волноваться. Я в самом деле так думаю. Я хочу сказать, что если смотреть на вещи правильно, то собор — это всего лишь куча камней, а лее — скопление атомов. Почему же данный случай мы должны рассматривать по-другому? Я думаю, что на самом деле машек можно силически эликироватъ без всякого дерева. Что вы на это скажете?

— Я поражен, — сказал Джексон.

— Поймите меня правильно! Я не утверждаю, что это легко, естественно или хотя бы верно. Но все равно это же возможно, черт возьми! Ведь можно заменить его на кормную грейти, и все равно все получится! — Эрум замолчал и фыркнул от смеха. — Выглядеть вы будете глупо, но все равно у вас все получится.

— Очень интересно, — сказал Джексон.

— Боюсь, я несколько погорячился, — сказал Эрум, отирая пот со лба. — Я не очень громко говорил? Как вы думаете, мог меня кто-нибудь услышать?

— Конечно, нет. Все это было очень интересно. Сейчас я должен уйти, мистер Эрум, но завтра я вернусь, заполню анкету и куплю фабрику.

— Я придержу ее для вас. — Эрум поднялся и горячо пожал Джексону руку. — И еще я хочу вас поблагодарить. Нечасто удается поговорить так свободно и откровенно.

— Наша беседа была для меня очень поучительной, — сказал Джексон. Он вышел из кабинета Эрума и медленно зашагал к своему кораблю. Он был обеспокоен, огорчен и раздосадован. В здешнем языке все было почти совсем понятно, но это «почти» раздражало его. Как же это ему не удалось разобраться с этой силической эликацией мошек !

— Ничего, — сказал он себе. — Джексон, малыш, сегодня вечером ты все выяснишь, а потом вернешься туда и мигом покончишь с их анкетами. Так что, парень, не лезь из-за этого в бутылку.

Он это выяснит. Он просто-таки должен это выяснить, потому что он должен стать владельцем какой-нибудь собственности.

В этом заключалась вторая половина его работы.

На Земле многое изменилось с тех скверных старых времен, когда можно было открыто вести захватнические войны. Как гласили учебники истории, в те далекие времена правитель мог просто послать свои войска и захватить то, что он хотел. И если кто-нибудь из его соотечественников набирался смелости спросить его, почему ему этого хочется, правитель мог приказать отрубить ему голову, бросить в темницу или завязать в мешок и кинуть в море. И при всем этом он даже вины за собой не чувствовал, потому что он неизменно верил, что он прав, а они — нет.

Эта политика, суть которой определялась термином «d’toit de seigneur», [23] Право повелителя (франц.). была одной из самых ярких черт «laissez — faire capitalizm» [24] Капиталистического свободного предпринимательства (франц.). в атмосфере которого жили древние.