Михал Айваз: Белые муравьи

Король стал спорить с девушкой о вопросах теологии. А поскольку до тех пор он гораздо больше занимался истреблением еретиков, чем философией, то неудивительно, что он просто опозорился перед образованной и умной собеседницей. Однако дочь пророка не воспользовалась разговором, чтобы прервать чтение и отдалить свою смерть; она доела первую тарелку и – со словами «надеюсь, это вам больше удалось» – подвинула к себе вторую. За спиной короля повисло зловещее молчание. Однако правитель забыл о присутствии жрецов. Его все больше очаровывали мудрость, смелость и блистательная красота осужденной.

Над нашими головами раздалась сирена полицейского автомобиля; археолог умолк. Через минуту автомобиль въехал на мост Палацкого, на его крыше мигал синий маячок, отблески которого отражались на темной водной глади. Потом синий свет затерялся среди домов на Смихове, вой сирены стал тише и постепенно растворился в городском шуме.

– Когда девушка доедала вторую грелку, король наклонился к ней через мрамор стола, который ослепительно сиял в свете заходящего солнца, и миролюбиво сказал: «Поверь, я не хочу сделать тебе больно. Если ты отречешься, я тебя помилую. Поразмысли-ка вот о чем: если твоя вера правильна, то ты сможешь отдалить момент своего попадания в ад, а если правдиво то, во что верим мы, то твое отречение будет означать лишь признание ошибки».

В тишине раздался резкий, звонкий звук – верховный жрец гневно ударил железным посохом о мраморный пол. Никто, даже сам король, не имел права миловать осужденного, а правитель к тому же косвенно подверг сомнению официальную религию. Однако король не обернулся. Девушка молчала; она подвинула к себе третью тарелку и воткнула серебряное острие в центр белой спирали. Солнце коснулось морской глади и быстро исчезло за горизонтом, столешница потемнела. Теперь король, осужденная и жрецы молчали, в тишине слышались лишь гул волн, бьющихся о скалу, на которой стоял дворец, крики морских птиц и удары серебряного острия о тарелку. Девушка была спокойна, король трепетал, жрецы улыбались. Когда на тарелке остался последний круг спирали, побледневший король встал и выбил у девушки из рук острие; было слышно, как оно звякнуло об пол, как катилось по гладкому мрамору, пока не упало в море с края террасы. Девушка положила руки на колени, подняла голову и спокойно, без интереса и без напряжения, смотрела королю в лицо. Тот немедля сообщил дрожащим голосом, что ему только что явился бог моря с радостной вестью – он одержал славную победу в бою с демонами, длившемся много сотен лет. При этом он также поведал свое настоящее имя, которое прежде должен был утаивать, опасаясь козней злых демонов. Теперь с их стороны не грозит опасность, и бог желает, чтобы далее его называли настоящим именем.

– А потом была пышная свадьба. Готов поспорить, что в настоящем имени морского бога не было звука «в». А как же казнили потом?

– Придумали другое слово, которое содержало ядовитую букву. Но свадьба и вправду состоялась. Король настолько любил свою жену, что попал под ее влияние и провозгласил ересь, придуманную ее отцом, официальной религией государства. Некоторые историки описывают это событие как победу угнетенной правды над царящими ложью и мракобесием; и такой конец мог бы считаться замечательным, если бы на самом деле и учение жрецов, и новая ересь не были одинаково бессмысленны – старая ортодоксия была даже несколько симпатичнее и идейно плодотворнее благодаря своей антиметафизической основе. Именно тогда все стены покрыли ракушечными и улиточными текстами, провозглашающими постулаты новой веры или описывающими сцены из жизни отца новой королевы, которого чтили как пророка и мученика за новую веру, – о том, кто именно велел его казнить, в легендах, разумеется, не говорилось.

– А потом? Что стало потом?

Археолог пожал плечами.

– Когда после тридцати лет правления король умер, его сын, как это случается, со временем вернулся к старым привычкам: письмо снова стали готовить и есть и все ракушечные надписи скололи. Тексты, покрывавшие стены строений на дне кратера, были единственными, которые сохранились. Нашей экспедиции, разумеется, прежде всего предстояло исследовать заранее намеченную территорию, поэтому руководитель поручил предварительное изучение строений в кратере только нам с Сильвией. Это было волшебное время. Мы поселились в круглой беседке на самой высокой террасе; ее крыша в форме китайской шляпы опиралась на двенадцать тонких столбиков из белого камня, между ними клонились внутрь кусты, на которых росли крупные яркие цветы. Когда утром нас будили солнечные лучи, мы спускались по широкой белой лестнице к озеру и купались нагие в его прозрачной воде. Потом до полудня мы читали и переписывали ракушечные тексты. Из них мы узнали, что здания в кратере были убежищем, которое велели тайно возвести молодые венценосные супруги и в котором они жили, когда хотели скрыться от мира. Мы читали на стенах признания в любви и стихи, которые воспевали красоту и мудрость королевы и храбрость короля. От надписей даже теперь, спустя тысячелетия, веяло страстью. В полдень мы отдыхали в тени и ели фрукты, которые собирала Сильвия, или освежались купанием. Когда жара немного спадала, мы продолжали работу до той минуты, пока на небосводе над кратером не зажигались звезды, а потом еще долго расшифровывали записи при свете карманного фонарика, привлекавшем огромных ночных бабочек, которые суетливо метались в сияющем конусе. Поздно ночью мы засыпали в беседке, и в наш сон проникал упоительный аромат цветов, что раскрываются в темноте…