Михал Айваз - Парадоксы Зенона

Какое-то время он получал письма из Союза писателей, ему приходили приглашения на встречи, а литературный журнал напоминал об обещанном отрывке из нового романа. Он не отвечал на письма, а, поскольку это не помогало, послал в редакцию журнала главу морского романа – эпизод о том, как богиня взяла астронома в путешествие к далеким подводным горам, где они посетили древнее божество: это была та самая большая актиния, о которой говорилось в тексте на стене храма; божество-актиния объяснялось при помощи своих колышущихся щупальцев, то сокращая, то растягивая их, и оно поведало им о сущности этой и прошлых Вселенных и об упоительной красоте хаоса. Как он и рассчитывал, ни редакция, ни Союз писателей его больше не беспокоили.

Когда у него кончились гонорары за телесериал и за перевод одного из его романов на болгарский язык, он устроился сторожем на склад пиломатериалов недалеко от станции Браник. В то время ему уже была не нужна голубая лампочка, для того чтобы встретиться с изначальной пустотой и увидеть в ней колебание зарождающихся слов. Он часто писал и при дневном свете, но все же предпочитал, чтобы на бумагу падало голубое сияние. У него часто бывали ночные дежурства; тогда он приносил пишущую машинку на работу и писал в своей будке, а в ногах у него дремала служебная овчарка. Как из далекой дали, долетал до морского города, где он находился, шум вагонов, приезжающих на станцию. Время от времени он переставал писать и шел с собакой на обход, останавливался у забора, увенчанного колючей проволокой, и смотрел на огни ночной станции, потом возвращался в комнатку, садился к столу и снова переносился в морской город.

– Помню, однажды ночью я ехал автобусом в Годковички и заметил в темных окнах маленького домика напротив браницкого пивоваренного завода странный голубой свет, – сказал я.

– Когда я встретилась весной позапрошлого года с писателем, он писал свою книгу уже четырнадцать лет и исписал за это время тысячи страниц. При этом в романе не было сюжета, а в некоторых частях так и вовсе ничего не происходило; иногда на сотнях страниц рассказывалось об одном вялом утре, когда астроном лежал в постели, слушал плеск волн и наблюдал, как по затейливому орнаменту обоев медленно движется солнечный луч. С тысяча девятьсот восемьдесят шестого по восемьдесят восьмой год он писал длинную главу о библиотеке морского города. В начале сезона дождей астроном попал под тропический ливень; это случилось как раз тогда, когда он плыл на легком челне по одной из широких, но малолюдных окраинных улиц. Он догреб до ближайшей подворотни и смотрел из лодки на потоки воды, которые раскачивались над гладью, подобно фантастическим прозрачным джунглям. Дождь не утихал, и астроном, оглядевшись, нашел устье темного водного коридора; в его дальнем конце на воду падал косой луч света из открытых дверей. По темному коридору он доплыл к этой двери и заглянул в нее: внутри оказалось просторное помещение, заставленное подымающимися из воды книжными стеллажами. Он проплывал по меандрам среди стен из книг – полки уходили глубоко под воду; время от времени он опускал руку вниз, доставал какую-нибудь книгу и переворачивал несколько страниц, сделанных из непромокаемого материала, а потом возвращал ее на место. За одной из книжных стен на водной глади покачивалась лодка, в ней стоял мужчина с ухоженной бородкой и выравнивал томики на полке. Так астроном познакомился с городским библиотекарем. Он заботился о библиотеке в одиночку, но при этом не был загружен работой – жители морского города не были страстными книгочеями, они ценили настоящее, любили шум волн в комнатах и игру света на воде и на чтение смотрели как на странную, хотя и безвредную забаву. За годы, проведенные в морском городе, астроном научился ощущать радость от игры света на водной глади и от шепота волн, ему понравилось наблюдать за шумным потоком времени, не замутненным событиями, но его не оставляло желание узнать побольше о прошлом морского города. И он начал ездить в библиотеку и брать там книги, а писатель в будке сторожа на браницком складе пиломатериалов пересказывал содержание томов, которые читал астроном в своей комнате. Он переписывал долгие морские эпосы, философские трактаты и рассуждения о геометрии, партитуры музыкальных сочинений для водяных инструментов, сложные формулы из математических книг и увлекательные морские приключения, а также старые молитвенники – воззвания к богам, которые давно сгинули и чьи имена либо забылись, либо перешли к героям детских сказок; эти вышедшие из употребления молитвенники хранились в основном на самых нижних полках глубоко под водой, там, где подножие стеллажей покоилось на коралловых рифах, среди покачивающихся актиний и губок. Когда писатель в Бранике переписывал содержание книг, которые читал в своей комнате астроном, он всякий раз не забывал описать свет, падавший на раскрытые страницы книги, и запах бумаги, и форму коричневатых пятен, появлявшихся на листах, – будто бы он сам жил в морском городе и перенял от его жителей любовь к трепетанию и дыханию поверхностей. Иногда грузовик с деревом приезжал на склад поздно вечером, и нужно было подписать накладную; тогда писатель прерывал свои записи о книге, которую читал астроном, и улаживал все дела, а потом вновь возвращался – сначала в комнату астронома во дворце, а затем в еще более далекий мир книги, которую астроном читал, положив на колени.