Владимир Ильин: Его борьба

В этом месте Адольф сделал эффектную паузу и, глядя поверх голов судей, спокойно продолжал:

– Нюрнбергский процесс длился почти год. В его рамках было проведено свыше четырехсот судебных заседаний. Так зачем же вам терять столько времени на переливание из пустого в порожнее, если истина очевидна еще ДО судебного разбирательства?! Что толку напрасно марать бумагу никому не нужными протоколами и затрачивать массу энергии, которая может пригодиться для других, действительных, а не фиктивных целей?.. – Он неожиданно подался всем корпусом вперед и возвысил голос почти до крика: – НЕ ДЕЛАЙТЕ ЭТОГО! Я УЖЕ ЗНАЮ, КАКИМ БУДЕТ ВАШ ПРИГОВОР ПО МОЕМУ ДЕЛУ, ТАК ОГЛАСИТЕ ЖЕ ЕГО ПРЯМО СЕЙЧАС, БЕЗ БЮРОКРАТИИ И ПРОВОЛОЧЕК! Я НЕ ПРОШУ ВАС О МИЛОСТИ И СОСТРАДАНИИ. Я ПРОШУ: ПРОЯВИТЕ РАЗУМ И ПОНИМАНИЕ!..

Он умолк, вцепившись пальцами в барьер и ощущая, как струйки пота противно сбегают по коже под одеждой. Как бывало и прежде, после подобных колоссальных затрат нервной энергии, тело его ослабло, а ноги отказывались слушаться.

В зале и раньше было тихо, а теперь тишина стала абсолютной.

На несколько мгновений члены суда словно оцепенели в своих креслах. Даже охранники – и те застыли неподвижно, устремив взгляды на Адольфа.

– Постойте, постойте, – наконец возмущенно произнес председатель. – Что вы такое говорите, подсудимый? По-вашему, мы собрались здесь, чтобы напрасно терять время? И вы считаете, что всем все ясно? В таком случае, вы глубоко ошибаетесь! Позвольте вам напомнить, что в основе правосудия лежит не только установление истины, но и карательная функция! Причем речь идет не только и даже не столько о наказании, которое мы можем вам назначить в результате рассмотрения данного дела. Сам судебный процесс должен стать для вас наказанием – и чем дольше он продлится, тем, надеюсь, мучительнее он будет для вас! – (Женщина-судья как-то по-домашнему дернула председателя за рукав, но он только небрежно отмахнулся от нее). – Поэтому не пытайтесь нас деморализовать подобными заявлениями и извольте подчиняться правосудию. В конце концов, ваше мнение тут ничего не решает – пора бы вам к этому привыкнуть!

Он замолчал, схватил стакан с водой и залпом осушил его до дна.

Потом, уже более спокойным голосом, объявил:

– Заявление подсудимого принимается судом к сведению, но содержащаяся в нем просьба удовлетворению не подлежит. Суд продолжается, господа…

Суд продолжался еще много дней – в конце концов Адольф потерял им счет.

В принципе, весь процесс состоял из одного нескончаемого обвинительного акта, обильно иллюстрируемого кадрами кинохроники, многочисленными документами, актами экспертиз, письменными показаниями свидетелей – офицеров и солдат вермахта, гестаповцев и эсэсовцев, военнопленных разных национальностей, гражданских лиц, в основном женщин, стариков и детей… «Если бы всю эту бумажную груду оставляли в зале, – подумал как-то Адольф, – то она в конце концов завалила бы его до потолка».

Между тем у костлявого старика-обвинителя, видимо, не хватило ни сил, ни здоровья ежедневно работать языком по нескольку часов подряд, потому что вскоре его сменил энергичный молодой человек, больше смахивающий на американского проповедника, нежели на прокурора.

Чуть ли не полстены зала занимал большой экран, но не из полотна, как это бывает в кинотеатрах, а из темного стекла. Его использовали для демонстрации фото– и кинодокументов (первое время Адольф долго пытался обнаружить местонахождение проектора, но потом смирился с тем, что изображение появлялось как бы изнутри экрана). И кадры эти наполняли Адольфа все большим ужасом и раскаянием. Он не помнил, показывали ли ему нечто подобное, когда он был у власти, но теперь омерзительная изнанка его стратегических решений «во имя торжества арийской расы» представала перед ним совершенно в новом свете.

Экран бесстрастно повествовал о массовых расстрелах, повешениях, отравлениях газом, голодной смерти. О принуждении к работе, непосильной для тех, на кого она возлагалась. О жестокости и пытках всех видов, включая применение каленого железа и вырывание ногтей. О производстве опытов над живыми людьми путем хирургического оперирования без наркоза и о других изощренных способах умерщвления.

Документальная хроника запечатлела стерилизацию женщин в Освенциме и Равенсберге, искусственное заражение раком матки в Освенциме, тифом – в Бухенвальде, анатомические «исследования» в Нацвейлере, пересадку костей и вырезание мышц в Ра-венсбрюке. А еще – газовые камеры, «душегубки» и печи для массовой кремации…